Внучка берендеева. Второй семестр

Ксения Микитична и не простила бы. А значит…надобно бежать… искать магика… хорошего магика, который бы… почему прежде она не подумала?

И Ксения Микитична заторопилась.

Встала.

Вышла во двор… как села в возок и сама не помнила. В возке ж ее ждали. Обняли, набросили на плечи шаль пуховую. Хотела стряхнуть, да поняла, что не способна пошевелиться. И шаль тяжела, что свод небесный.

— Озябли вы, тетушка, — произнес голос ласковый. И Ксения Микитична вдруг осознала — ошиблась она.

Не полукровка ее проклял.

— Потерпите, уже недолго осталось…

— Ты…

И дар ее вспыхнул свечкою восковою, сжигая наведенный морок.

Вчера.

И третьего дня…

И день до того. Все это было. Старуха с ее кофеем… и разговор этот… и мысли собственные Ксении Микитичны, запутанные, что клубок шерсти. Возок…

…родственник дорогой.

Не Ксении Никитичне сии визиты надобны были, а ему.

— За что? — она сумела заглянуть ему в глаза. И подивилась, что глаза эти мертвы… как раньше-то не видела?

Он же погладил Ксению Микитичну по волосам, и показалось ей — с руки его смертный холод идет. Она же поняла.

— Книга… она велела… книгу отдавать не желала… она… как? Я была осторожна… я… пожалуйста, я не хочу умирать!

Он смотрел… с сочувствием?

Смерть не способна сочувствовать. Ксении ж Микитичне стало страшно. Она бы расплакалась со страху, но помнила, как матушка сказывала — надобно быть достойною древней крови.

— Я не хочу… останови ее… я уеду… сама уеду… Игнатушку заберу…

Страшная догадка сдавила горло.

…он ведь тоже…

…кровь царская… кровь древняя… пусть и не прямой наследник, а все одно право имеет…

— Она ведь не собирается и его тоже… она… скажи ей, что Игнатушке власть не надобно… не честолюбив он… слаб…

Ничего не ответил дорогой сродственник, будь проклят тот день, когда отозвалась Ксения Микитична на просьбу… малую просьбу, а плату за нее давали большую…

— Смерть — это не страшно, — сказал тот, кто сам давно уже был мертв.

И теперь, стоя на пороге, Ксения Микитична осознавала это ясно, яснее, чем когда бы то ни было.

— А старуха… зачем вам старуха?

— Не нам, — покачал головой родственник, и Ксения Микитична с мучительным удивлением осознала, что не родня он ей вовсе.

Откуда взялся?

Не он, но женщина в черном вдовьем убранстве.

…здраве будь, сестрица…

…и тебе здоровьица…

…дворня отводит глаза, будто бы не видит гостью, а та лишь усмехается… мол, так и надобно… не видит, не слышит… нет ее ни для кого, кроме самой Ксении Микитичны… а та, зачарованная, ведет гостью в свои покои…

…как жизнь твоя, сестрица?

…сколько лет пропадала… разве пропадала?

Не было у Ксении Микитичны сестер… не было никогда… братья… а она… и чувство это, будто бы знает Ксения Микитична женщину…

— Мама не хотела причинять вам вред, — он позволил ей прилечь на острое плечо. И приобнял, удерживая. Руки его были надежны.

Даже нежны.

— Видите ли, Ксения Микитична… вы ее узнали… и про книгу догадались. Добронрава отписала? Не стоило верить этим письмам. Это все ваш дар родовой виноват. Кабы не он, вы до последнего были бы уверены, что помогаете сестрице… а вы очнулись… узнали… ненадолго, но и малости хватило.

…не помнит она… лица не помнит… нет его — есть белое пятно с черными углями глаз.

…голос вкрадчивый, тихий.

…словно колыбельную поет, убаюкивает.

— Я не…

— Это пока я рядом, — он коснулся ледяными губами лба. — А стоит мне уйти, и вы вновь все вспомните, как в тот раз… я вовремя появился. Вы пытались заслониться от меня. И у вас даже вышло. Сложно заморочить того, кто знает, что его морочат.

Ксения Микитична вспомнила.

Почти.

Разговор. Возок. И собственную уверенность, что она в своем праве… каком? Книга… конечно, в книге дело… пепел… и кусок пергамента… нет, в самом пергаменте не было ничего древнего, но заклятье… магия крови.

На крови.

Ксения Микитична слышала про такую… и про книги запретные… от матушки, а та — от своей матери, которая… но о том говорить было не принято.

Намеками.

Обмолвками. И сожалением, что род утратил силу… и книги… забрали… словом царским… украли… а вернуть украденное — разве ж это не справедливо?

— Я не знаю, что такое справедливость, — сказал тот, кто забирал последние крохи жизни. — Я забыл.

— Ты вспомнишь, — теперь Ксения Микитична все видела ясно. — Когда-нибудь ты все вспомнишь…

— Возможно. Закройте глаза, тетушка… и не бойтесь. Поверьте, я не лгал, когда говорил, что в смерти нет ничего страшного. Смерть — это покой… роскошь, которую не каждый себе позволит…

Возок качался.

— Старуха…

…нет, не она им нужна… девка… снова девка… что в ней такого, помимо крови Берендеевой? И не стоило б и вправду Игнатушку… не успела отписать… и теперь не успеет, разве что…

— Погоди, — она вцепилась в ледяную руку. — Передай… Игнату передай, что я его люблю… что все ради него делала… ты понимаешь?

— Понимаю, — серьезно ответил он. — Только… нужно ли ему это было?

Глупость какая.

Что он, не живший-то толком, способен понять? Конечно, нужно… любому ребенку нужна забота матери… а Ксения Микитична была заботлива… она знает, что лучше для ее ребенка.

Знала.