Внучка берендеева. Второй семестр

— Полагаю, под этим вы подразумевали, что наш неизвестный злоумышленник в достаточной мере владеет навыками начертательной магии, чтобы построить сложное многоуровневое заклинание. Вновь верно.

От же… говорим, навроде, об одном, а слова разные, и у нее красиво выходит, а я… что линии кривые в заданное схеме.

— Не студиозус это, — шепотом произнесла я и взгляд отвела.

— Что ж… здесь можно и поспорить, но не стану. Сколь бы талантливы студиозусы ни были, но некоторые моменты схемы указывают на старую школу. Очень старую… в учебниках нынешних такие нюансы опущены… да и вообще, полагаю, в книгах вряд ли удасться отыскать несколько связок. Удивительной красоты конструкция вышла… как бы там ни было, но вы в одном правы. Человек, который это затеял, давно расстался со студенческой скамьей. И если разобраться, круг подозреваемых не так и велик. Я, Мирослава и Марьяна… так что, пожалуй, правильнее было бы говорить не «он», а «она».

— А…

— Фрола можно сразу исключить. Он слишком порядочен и прямолинеен, чтобы затевать подобную игру… да и с начертательной магией у него не ладилось. Архипу и вовсе незачем. Его народ выше прочего ставит верность. Не важно, правителю ли… женщине… Архип давал присягу. И скорее умрет, чем ее нарушит. Остаемся мы… К слову, Зослава… полагаю, вам предстоит пара-тройка крайне занимательных бесед… полагаю, вам расскажут примерно то, до чего мы дошли. А заодно намекнут, что, нет нужды долго искать человека, который разбирается в начертательной магии. Кто разбирается в ней лучше меня?

Я роту открыла.

И закрыла.

А и вправду… она ж нам лекции читала. И практикумы вела, заставляя вырисовывать схемы, и еще после про каждую говорила, до чего крива она. Один Ильюшка со всех похвалы удостоен был, мол, старается, не то, что мы, криворукие…

— Именно, Зослава… и поверь, мотив у меня тоже имеется, — она стиснула серебряный браслет. — Возможно, что и поэтому они молчат… предавшему единожды кто поверит?

Это она про себя?

Я б, может, окаянства набравшися и задала б вопрос, да не успела.

За дверями вдруг загрохотало, загремело…

— Отворяйте! — донесся зычный мужской голос, от которого я ажно присела. — Боярыня Ефросинья Аникеевна внучку лицезреть желают!

— Чего? — вырвалося одновременно и у меня, и у Люцианы Береславовны.

Глава 27. Явление боярыни

В дверь колотили.

Не иначе посохом, а может, и дубиною, отчего дверь оная прогибалася, но держалась. А что, хорошая дверь, дубовая, на петлях железных.

Резная.

Расписная.

С засовом толстым, с ручкою кованой в виде головы звериное.

— Отворяйте! — голосил неведомый мужик.

А как смолкал, становился слышен хор женских голосов.

— …ой, росла девонька, что березка при дороге…

— …извели сироту-сиротинушку, не пожалели живота…

— …кинули зверю лютому на растерзание… ой, жалость-то кака…

Мы с Люцианой Береславовной переглянулися.

— Это что? — одними губами спросила она.

— Это… бабка моя… в гости, наверное, заглянуть решила…

— …горе-горюшко… не видят ныне глазыньки… не ходют ноженьки…

Глазыньки мои видели очень даже неплохо. А ноженьки худо-бедно, но тело держали.

— …заморили…

— …рученьки не держат…

Чего они не держат?

Держат… вот пирога бы какого подержали…

— Отворяйте!

— Я ему сейчас отворю, — ласково-ласково произнесла Люциана Береславовна, а меж пальцев ее блеснул огонек.

А ведь магичка она не из последних.

Силы невеликой? Вона, нонешнею ноченькою силы много не понадобилося, чтоб Евстигнея известь. Чудом обошлося, не иначей…

— Прилягте, Зослава, — на редкость миролюбиво предложила Люциана Береславовна, — как лежали, так и прилягте…

Зачем?

— А мы с вашей… бабушкой побеседуем.

— …летять утки… летять утки… — затянул кто-то песню.

Ох, бабушка, что ж ты меня позоришь на всю-то Акадэмию?

— …и два гуся, — добавили баском.

Ага… с четвертушкою.

Я возлегла на кровать, а Люциана Береславовна меня одеяльцем укрыла.

С головою.

— Смирно лежите, — велела она и пальцами щелкнула, отчего в теле моем немота приключилась, и такая… ох, разумею Еську, ажно жаль его стало. Вот чую и рученьки свои, и ноженьки, и прочее все, чего есть, даже пятку свою свербючую.

Чуть — чую, но ни пальчиком шелохнуть не способная.

— Так оно верней будет…

— Отворяйте!

— А стояла на горе рябинушка-рябина… схоронила матка единственного сына…

Я ж вроде девка? Чего мне мужчинскую заупокойную петь?

— И кому тут отворить? — поинтересовалася Люциана Береславовна. И от голоса ейного стены померзли. У меня по спине и то мурашки побегли, хотя ж я привычная навроде.

— Боярыня, — мужик закашлялся, верно, страшно ему было, да продолжил. — Ефросинья Аникеевна к внучке своей с визитом…

— С визитом, значится…

— Ой, матушка… ой ладушка, — хором заголосили девки.

— Цыц! — велела Люциана Береславовна.

И девки смолкли.

— А ты моими людьми не командуй! — бабкин голос я сразу узнала и вздохнула.

Мысленно.

От же ж… видать и вправду себя барынею вообразила… и вовсе дивно, как пустили ее в Акадэмию?

— За внучкою своею я пришла…

И вновь громыхнуло, будто кто посохом железным по колоколу медному ударил. От того громыхания ажно свербение в пятке поутихло.

Ненадолго.