Внук Донского

– Разве среди твоих бояр и дьяков мало умных людей, способных заменить твоего дворецкого и так же лихо тырить деньги из казны? – опрометчиво возразил ему.

Государь сразу же насупился и буркнул:

– И ты такожде мнишь. Вотще[704] я тя послал к старшому брату. Иже паки он те рече?

Рассказал государю о состоявшемся разговоре с братом. Посоветовал пойти навстречу намерениям брата посвататься к боровской княжне. В его желании посредством брака прираститься новыми землями не было ничего зазорного. Сам же как-то говорил о своём желании помириться со старшими сыновьями. Вот пусть и мирится. Василию можно будет пообещать новгородское княжение. Государь меня выслушал, скептически кривясь и высказался:

– Инде ты разумом востр еси, инде буий[705] вельми, яко детищ возгривы. Брате тея в зернь зельне пенязь тощит. Подсылы рекоша. Прозакладал мнозе веси. По хороминам соромным порскает, яко пёс шал. Елико сребра ему не даси, вся не впрок.

Странно как-то. Что он ещё хотел вызнать о приехавшем сыне. Мои предложения по информационной войне князь воспринял с бо́льшим интересом. Пришлось рассказать ему байку о Шемякином суде, немного переиначенную. Отец смеялся до слёз над забавными решениями судьи-пройдохи. Потом надумал продолжить выторговывать у меня гудцов. Я сначала вежливо попытался закрыть эту тему. Имелась масса более важных дел. Толпа дьяков томилась в прихожей, ожидая окончания нашего разговора. Под конец я разозлился и высказал всё, что об этом думаю:

– Мироша и Треня для меня – лучшие друзья. Не каждый способен добровольно продать себя в холопы, чтобы только быть вместе со мной. Друзей не продают. Ты, отец, хочешь построить боголепное государство, а дозволяешь продавать безвинные христианские души, будто скотину какую-то. Добро бы врагов иноземных, а то своих же, русичей. Ошибся человек, не рассчитался с долгами. Так у тебя такие законы, что скоро свободных людей в княжестве не останется. Все закупами станут. Даже басурмане своих единоверцев не продают в рабство.

– Зри-тко, яко сын отича родша излаял. Законы ему худыми[706] мнятся. Аще рачения промеж вами, тако бы и рекл, – обиженно заворочался князь.

– Не о том говоришь, – досадливо качнул я головой. – Если хочешь Мирона к себе приблизить, даруй ему боярство, должность придворную. Есть же у тебя ловчие, постельничие, кравчие всякие. Пусть будут и певчие. Только на этих условиях я согласен расстаться со своими слугами.

– Воздвизати холопа до боярина спехом невместно. Вятши мужи галицки мя зазрят[707]! – возразил князь.

Устав со мной препираться, отец отпустил меня.

В своих палатах застал бывших слуг Ждана и Устина. Увидев меня, привычно упали на колени передо мной, вопя:

– Господин, иже хочешь с нами дей, но не гони нас!

– Вы есть холопы дворцовые, принадлежите князю Галицкому. У меня теперь свои холопы имеются, которые не предадут, не оболгут подлыми словами. К тому же вы отсутствовали на рабочем месте больше суток. Посему я решил вас уволить за нарушение трудовой дисциплины, – постарался объяснить им положение вещей, но меня не слушали и всякими уничижительными позами и телодвижениями пытались добиться расположения.

Ждан предложил мне пососать из себя сколько угодно кровушки. Даже шею подставил.

– Ато оне изостанутеся, княжич, – неожиданно вздумал заступиться за них добряга Мирон.

– Случилось слышать мне в харчевне, как эти шаврики всякие гнусности про меня вам в уши говорили. Баламошкой прозывали.

– Прости их, драгий Димитрие, ибо отроцы скудоумны. Посеки их и прости, – продолжил упрашивать Мирон.

Резон оставить гнусобесов был. Они знают тут все входы и выходы. Как слизни проныривают во все дыры. Пусть бы делились своим опытом с новобранцами. К тому же мне немного совестно заставлять своих друзей вытаскивать после себя продукты жизнедеятельности. Приходилось сейчас бегать во двор в общую отхожку. С гнусобесами я не особо церемонился. Вот только я теперь стал самостоятельным феодалом, и придётся выкладывать за этих бродяг отнюдь не лишние монеты. Стоит ли овчинка выделки?

– Ладно. Дам вам, злыдням, новый испытательный срок. Мирона для вас старшим назначаю. Слушать его, как отца родного. Если хоть что-то мне в вашей работе не понравится или Мироша мне даже одно слово не в вашу пользу промолвит, то сам ад покажется вашим спасением, – заявил, злясь на себя.