Под конец застолья мои верные бандиты устроили концерт с музыкой, танцами и акробатическими номерами. На этот раз обошлось без сексуальных оргий и избиений задниц. Старушка была в полнейшем восторге от действа[710]
и окончательно освоилась среди нас.25
Как же прекрасно просыпаться в своих же собственных хоромах. Никто не будит спозаранку на молитвы. Спал бы так и дальше, если не княжьи обязанности. Моего пробуждения дожидались Агафон и витязи. Новый слуга Кошак полез помогать мне одеваться. Я уже отвык от этого сервиса и чувствовал только неудобство.
С управителем обдумывали разные вопросы, прежде всего добывание денежных средств и варианты переброски набранного административного аппарата и прочей челяди в предполагаемую столицу моего княжества. Решил оставить этого парня на своей должности. Предложенные боярином Фоминичем кандидатуры не впечатлили.
До Волегова от Галича легче и быстрее можно добраться водным путём на шитиках по рекам Нее и Нельше с двумя небольшими переволоками. Расстоянием примерно в семь поприщ. Места заселённые, кроме конечной части. Можно получить еду и безопасный ночлег. При следовании через Чухлому кратно повышалась безопасность при наличии собственного войскового подразделения, зато значительно увеличивались затраты, и перемещаться предстояло по владениям князя Жеховского. В итоге приняли решение ехать всем вместе с использованием затратного варианта. Женщин, детей и семейных холопов придётся оставить пока на попечение Агриппины.
Моя заготовка для герба Волежского княжества стараниями Мироши претерпела значительные изменения. Он сблизился с Агафоном и узнал от него о моём поручении. По факту мне теперь вполне годилась для стягов и печати символика Вятского государства. Там где красный лук со стрелой на жёлтом фоне. Но, если энтузиазм так захватил человека, то почему бы не дать ему проявить свои таланты. А они обнаружились у Мирона не только в музыке. Моего рыжего и крылатого зверика он превратил в льва золотого цвета, поставив на задние лапы в стилистике европейской геральдики. Язык и когти у него стали красными, фон лазоревым. Корону на голове, хвост витиеватый и крылья он также сделал золотыми. Чувствовалось, что парень владеет геральдической тематикой. Поохал, конечно же, восторженно, над творением, вогнав в краску художника, но попенял, что не согласовал со мной рисунок. Я вообще-то на рысь надеялся. Теперь поздно было чего-либо менять. Холопки Агриппины сработали стяг. Кроме того, для себя и брата Мирон заказал гербовые нагрудные накидки поверх военного снаряжения как у настоящих рыцарей в Европе.
В оставшееся до смотра время я хорошенько потренировался со своими гвардейцами, преподавая искусство метания ножей. Дождавшись Дорошки с его послужильцами, сразу же выдвинулся со своим воинством во дворец.
Манеж был ещё пуст. Послал ярко расшитого в восстающих львах Треню к сотнику Семёну, узнать, почему войска задерживаются. Витязь мой вернулся огорчённым. Облаяли его в кремеле и прогнали.
Подготовленный Жеховскими воинский контингент расположился в манеже только через час. Солнце уже высоко стояло в небесах. Хорошо, что крыша манежа давала тень. Мой личный сотник поставил бойцов в общий строй. Кроме сына боярского Дорошки ещё одним десятником по желанию Акима был назначен его боевой собрат – Трифилий Сипяга. Бойцов старшего брата не наблюдалось. Пришлось идти в гостевые апартаменты, занимаемые князем Вышегородским.
Брата застал в самый пикантный момент. Он полулежал на лежаке абсолютно голый в похабной позе. Обрабатывали его усердно три пышные матронессы из отцового гарема с очень довольными мордахами. Здесь же стояли и выступали молодые до безбородости гудцы в расцветках братова княжества. Целый вокально-инструментальный ансамбль молодняка с домрами и трещотками, с бубнами и сдвоенными жалейками.
– А, Митка! – заорал он, увидев меня. – Поди семо и сымай порть.
– Не до того сейчас. На смотре надо нам быть, – кинул ему укоризненно.
– Ми ненать быти овамо. Отич ми несть старей, – расслабленно проговорил тёзка.
– Ты же обещал мне быть со мной в походе! – завопил я.
– Прости, братка. Не поиду я с тей на Чухлому, ворочусь в Москву, – услышал в ответ. – Отич ми не пособит гобиной.
Постоял столбом, переваривая малоприятную новость. Голые и жирные тётки изгибались телесами, трясли тяжёлыми грудями и крутили необъятными задницами, призывно подмигивая. Музыканты лихо наяривали весёлые погудки. Я отдышался кое-как и сказал брату, что ни капельки не обижаюсь на его отказ, хотя кошки скребучие не преминули материализоваться возле моей трепетной души. Его дуболомы были бы серьёзным подспорьем в общении с Осиной. Побаивался я слегка предстоящих разборок с заносчивым сотником.