Внук Донского

– Хоче кою се на ночь яти? Еми всяку. Вон, Марфушка мяконька, яко лебяжья подушка. Фёкла, сладка, яко свёкла. А вон Феодора…

– Евпраксию хочу! – заявил категорично.

По знаку князя женщины торопливо оделись и ушли.

– Знамо, ужо те поведаша? – огорчённо констатировал князь. – И кой сие содеял?

– Догадайся с трёх раз. Если тебе нравится Евпраксия, то скорей женись на ней и ни на кого не обращай внимания. Это не грех тебе, вдовцу, во второй раз пожениться. Отец Паисий не станет возражать, только повыпендривается немного, чтобы вытащить из тебя побольше приятных ништяков, – рассуждал я, одновременно жуя пряженец с тёртой репой.

С кем поведёшься.

– Воистину Господь посла ми премудра[504] сына, – растроганно высказался батя и даже крестное знамение на себя наложил. – Обаче, есть завет отича ея…

– Знаю, наследником твоим сделать его внука Семёна, – с довольной улыбкой всезнайки высказался ему.

Послебанная краснота на лице отца заметно усилилась.

– Полюбил я тя за малы годы. Ушед ты хвор и кроток из мира, а воротился дерз и стропотен[505], не прещатися никоя. Сяко сына я молил у Бога, и он дал ми. Утый ты лишче токмо, обаче мясо возрасте. Гобину велию обителю Успенску хочу за тя воздати, – растроганно пророкотал батя. – Надысь ради тя хоче от Пракши отречися, но влече мя к ней, мочи несмь. Иже деяти ми не ведаю?

– Делай всё, что считаешь нужным для своего блага, только и мои условия скорей исполни, – предложил в ответ: – Отпусти из узилища гудцов Рака и Зайца. Единца лиши должности, боярства, поместий и прочего имущества и покарай за все мои унижения и обиды.

Князь надолго задумался, запустив пальцы в мокрую бороду и медленно перебирая волосы. Наконец произнёс:

– После мыльни доводство самочинно содею. Буде с ми.

Заметил на полке случайно костяные фигурки, очень похожие на те, что нашлись в детской комнате. Они оказались частью игры, называемой таврелью. Игра очень сложная, по словам князя. Во всём Галицком княжестве в неё умели играть только боярин Чешок и он сам, причём боярин постоянно проигрывал. Ха-ха! Кто бы в этом сомневался? Из того, что мне вкратце поведал отец, стало понятно, что это некая разновидность шахмат. Теперь стало понятно назначение символов на костяшках. Они обозначали что-то вроде шахматных фигур. Игра занятная, гораздо сложней обычных шахмат, но разобраться в ней не составило особого труда. О чём я непринуждённо сообщил родителю. В ответ батя чуть не умер от смеха, сообщив, что отрокам по младоумию сию зело хитрую мастроту постичь невозможно. И что он готов поставить на это в заклад половину своего государства. Ага, дай Бог нашему теляти вашего волка отымати. Что ж, короли любят спорить, но при этом не любят проигрывать. Замнём этот вопрос для ясности, тем более что дела державные ожидали.

Княжья кавалькада направилась в кремель. Меня снова везли в возке с гербом. Единец был сильно озадачен визитом в его епархию высоких особ. Мне лично находиться в помещении, навевающем не самые лучшие воспоминания, было как-то не по себе. Приехали туда с отцом в сопровождении боярина Морозова, каких-то дьяков, среди которых был Алимпий, а также гридей. Государь потребовал немедленно доставить труп израдника Плесни и бежавшего с ним узника в любом виде. Перепуганный Кирияк тотчас сам побежал исполнять повеление. Бродящие за окнами в расхристанном виде его бравые орёлики испарились в мгновение ока.

Привели якобы сообщника Фоки по побегу. Его облик меня чуть не убил наповал. Это было моя точная копия, только одетая в драную одежду. И морда битая примерно также. Волосы, правда, чуточку потемней, и взгляд не такой наглый, какой обычно у меня преобладал. Вот и всё различие, не считая одеяния. Наше сходство успели заметить дьяки и принялись тихо перешёптываться. Отец тоже выглядел слегка обалдевшим. Узника поставили на колени. Он щурился на свет и смотрел больше в пол.

– Рекомах ся, – потребовал от него дьяк.

– Макашка, течный холоп боярина Единца, – тихо прошелестел тощий узник.

– Сказывай, отроче. Кой ты еси, отнуду пришед, почто впал[506] в узилище? – грозно поинтересовался князь.

Парнишка сжался весь и с ужасом посмотрел сначала на князя, потом на главного сыскаря.

– Рек, дуботолк[507]. Сам государь тя вопрошае, – заверещал на него один из дьяков.

– Макашка есмь, из смердов. Родичей не помню. Стёк по гладу зельну с веси сей в Галич-град, – скороговоркой ответил парнишка, опасливо посматривая на Кирияка.

Макашка! Как мне в голову сразу не пришло! Это же тот самый мечник из подразделения сотника Рогатого, постоянно попадающий в разные переделки и страдающий потом своим мягким местом. Словили его, значит, соколы Единца. А проклятый уродец принял его за меня и постарался сломать парня. Наклонился к отцову уху и обсказал туда все свои соображения насчёт похищения воина. Князь встрепенулся и послал очередного дьяка за сотником.