Внук кавалергарда

Место и правда было выбрано удачно: все просматривалось верст на пять вокруг. Впрочем, и просматривать нечего было — кругом голая степь. Только неподалече кустарник дикой сирени да лощина к нему. Вот и вся природа. Правда, версты за четыре трубы и крыши изб выглядывали, а так и глаз остановить не на чем. Это обоих устраивало.

— А щас займемся делом, — завязывая торбу с продуктами, сказал Сашко и обнажил шашку. — Побачимо, на шо ты, хлопец, годен.

Ванька, раззадорившись, наносил удар за ударом. Сашко, с дьявольской ухмылкой, легко отбивал их.

— Трошки будь зорче, — учил он, — не бачь на мои руки. Бачь в очи: они о любом моем ударе или выпаде предупредят тебя, — наставлял он весело. — Завсегда руби сплеча, а не кистью: так сподручнее и крепче. Выжди…

— Руки вверх! — неожиданно раздался громкий окрик от сирени.

Сашко и Ванька обескураженно опустили шашки и повернулись на голос.

У сирени стояли трое красноармейцев с винтовками наперевес и выжидательно смотрели на них.

— О, хлопцы, — радостно воскликнул Сашко, делая шаг им навстречу. — А мы до вас тикаемо, а вы сами нас побачили.

— Стойте на месте и бросьте сабли! — охрипшим голосом приказал пожилой и кивнул стоявшим рядом бойцам: — Свяжите.

Им связали руки сзади одной длинной веревкой.

— Это чтоб вы не разбежались в разные стороны, — пояснил серьезным тоном худощавый, стягивая Ваньке руки.

— Щоб тоби черти так затягивали! — щерился Сашко и матюгался.

— К черту еще попасть надо, а тебя как бы через час туда не отправили, — урезонил пожилой, вытаскивая у Ваньки из кармана штанов кисет.

— Дядя, поклади кисет на место. Не тобой положено, не тобой и взято будет, — пристыдил Ванька пожилого.

— Ух какие мы важные! — покривил губы пожилой, но кисет положил.

— А ты где столько цацек насобирал? — мелодично тронул он на груди Сашко три Георгиевских креста.

— Когды ты с Манькой на сеновале барахтался, я немчуре головы рубил, — окрысился Сашко и зло добавил: — Веди, коль повязал, вояка хренов.

Пожилой насупился, но промолчал.

До деревни, где располагался штаб красного летучего полка, их вели около часа.

Подошли к большому дому с красным флагом, висевшим над дверью. Ванька понял, что это и есть штаб неуязвимого для белых полка.

— Что за казачков спумал, а, Проня? — ехидно спросил один из стоявших у коновязи бойцов.

— А ну цыц, колготня! — осек сурово пожилой занозистого на язык красноармейца. — К командиру, — бросил он часовому, подталкивая прикладом Сашко в бок.

В комнате под потолком висела зажженная трехлинейная лампа с большим пузырчатым стеклом, посередине стоял круглый стол, вдоль стены ряд стульев с гнутыми дугой спинками. Их остановили у дверей и велели ждать. Минут через пять из соседней комнаты вышли два человека, оба в военных френчах. Тот, что вышел первым, моложавый, с решительными движениями, подошел к ним, нянькая раненую руку и морща от боли сизые губы.

Пожилой конвоир у них за спиной покашлял, привлекая внимание.

— Товарищ Зданович, разрешите докласть. Задержаны за деревней, дрались на саблях. — И тотчас добавил: — Тот, который в казачьей одежке, с мядалями, скажу вам, больна яряпенистый, с гонором, значить.

— Развяжите, — приказал Зданович.

— Дык, товарищ комполка, они ведь…

— Развяжите и ступайте на службу, — повторил Зданович более холодно.

Их развязали, и они стали растирать онемевшие запястья.

— Кто такие, откудова, рассказывайте, — бросил комполка, присаживаясь на стул.

Ванька посмотрел на Макущенко, но тот, по-видимому, не видел никого, кроме второго командира, по стати и выправке, видно, бывшего офицера.

Ванька начал свой рассказ от застолья в доме кузнеца и закончил гибелью брата и погоней.

Командир не перебивал, только в конце рассказа поинтересовался:

— Кого послали нас искать?

— Леху Гончаренко.

— Погиб ваш Леха, смертью мученика, — помолчав, сказал комполка. — Не доезжая до нас, в крутенькой балке, замучила до смерти банда местного богатея Пяткина, в чьем доме мы сейчас и находимся.

— А с Пяткиным что? — спросил паренек. Комполка сморщил губы в недоброй ухмылке.

— Пяткин, — он глазами показал на потолок, — там. Наверное, умоляет сейчас Гончаренко, чтоб простил.

Зданович встал, прошелся по комнате, разминая раненую кисть.

— Что скажешь ты? — останавливаясь напротив Макущенко, спросил он.

— Обо мне нехай мой командир говорит, — рывком срывая погоны из-под черкески, ответил Сашко.

— Что ты загадки загадываешь? И где ж твой командир? — взметнул брови комполка.

— Полковник казачьего корпуса Антонов Лев Борисович, о цэ человече, — кивнул Сашко на второго военного, писавшего что-то за столом.

— Лев Борисович! — обернувшись, окликнул комполка.

— Что, что такое? — встрепенулся Антонов. Комполка сощурил глаза в улыбке.

— Идемте сюда. Тут к нам попал ваш бывший служивый по войне четырнадцатого.

Антонов шагом военного решительно подошел к Сашко. Они долго-долго молча смотрели друг на друга, потом Антонов вопросительно прошептал:

— Мищенко?

— Никак нет, господин полковник, Макущенко, — чеканя по-военному, ответил Сашко.