Внук кавалергарда

— Ну точно, точно. Как же мог я забыть фамилию своего лучшего вестового?! — восторженно обнимая Сашко за плечи, горячо говорил он.

— Ну, Михаил Николаевич, сам Брусилов ему двух Георгиев на лацкан прицепил, одного, конечно, мне посчастливилось. Дьявол, а не казак: что он вытворял — уму непостижимо. Бестия, да и только.

— Славный казак на нашу сторону перешел. Между прочим, Брусилов также в наших рядах.

Зданович пошел в другую комнату и вернулся с картой, которую расстелил на столе.

— А вы кем тут? — спросил Макущенко у Антонова после того, как улеглись первые страсти встречи двух однополчан.

— Военспец от дивизии Гая, слышал о таком?

— Казак, подойди сюда, — позвал Зданович, склонившись над картой. — Покажи расположение вашей части на сегодняшний день, назови количество сабель и штыков.

Пока Макущенко, тыча в карту пальцем, рассказывал подробности о количестве сабель, штыков и орудий в отряде, Ванька удивленно думал о нем. «Надо же, — сложив губы трубочкой, поражался он, — какой Сашко храбрый, его даже военспец нахваливает. Вот это Сашко, фрукт».

— Что ж, все сходится с данными нашей разведки, — сказал в конце беседы Зданович, прикуривая папиросу.

— Что делать будем? — посмотрел он на Антонова.

— Знаю одно: выпускать их нельзя. Остается — бой. Но нужно подумать, — бросая на карту карандаш, ответил военспец. — И не стоит забывать, что следом за нами идет 24-я Железная дивизия Гая, и надо по возможности расчищать ей путь. Это и есть наша задача.

— Да, как у вас кони? — поинтересовался он у Сашко.

— Казак без коня кругом одинок, — улыбнулся Макущенко, — а мы — хвала Всевышнему — не одиноки.

Ванька закивал головой.

— Что ж, это хорошо, — задумчиво проронил Зданович. — К кому ты их думаешь направить, Лев Борисович?

— Во вторую роту, к Калюжному.

— Пусть будет так, — сказал Зданович и тут же крикнул в дверь: — Мишка, всех командиров рот ко мне!

— Идемте, — обняв Сашко за плечи, тепло сказал Антонов, — подождете Калюжного у штаба.

Выйдя вместе с ними на крыльцо, крикнул пожилому солдату:

— Верните оружие. — И, подмигнув им, пошел обратно.

— Где наши кони? — спросил Сашко у пожилого, накидывая через плечо ремень шашки. — А ты собрался нас на тот свет отправлять. Не получилоси, — хмыкнул.

— У коновязи, — буркнул солдат, отдавая Ваньке оружие.

По ступенькам крыльца дробно загромыхали подкованные сапоги — командиры рот спешили в штаб.

Незримо наступал вечер. От кустов и деревьев подле дворов протянулись по песчаной деревенской дороге длинные синие тени. Зачадили дымами печные трубы, в избах замерцали зажженные лампы.

— О, святой народ, — осклабился Сашко. — Даже бурку не уперли: разве так гоже? — И поправил ее, свернутую в скатку и привязанную позади седла.

Ванька гладил Степкиного гнедого коня, сглатывая подступившие к горлу слезы, и не заметил, куда пропал Сашко.

Минут через десять он подошел с высоким чубатым парнем, одетым в ободранную кожанку.

— Это и есть Иван Березин, брат мово друга, а теперь и мой брат, — так представил он его чубатому.

Тот пожал Ванькину руку и представился:

— Егор Калюжный, командир второй кавалерийской роты.

Ловко вскочил в седло и сказал:

— Ну что? Поедем в часть, времени осталось в обрез. Выступать за полночь, ты, Макущенко, выйдешь с ребятами сейчас: разведка наша — так приказал командир полка.

— Не отставай, Ванек, — так же проворно вскакивая в седло, прокричал Сашко, уносясь вслед за командиром роты.

VII

Ванька вторую ночь не сомкнул глаз. Мысли о прошедшем дне отгоняли сон. Вспоминался Степан, рослый и симпатичный, с трогательной, чуть грустной улыбкой, и Ванька, уткнувшись в подложенное под голову седло, стиснув зубы, тихо плакал.

Сосед, спавший слева, чутко тронул его за плечо:

— Ты что плачешь?

Ванька шмыгнул носом и сдавленно прошептал:

— Ничего, ты спи, спи.

А в третьем часу объявили «подъем».

Ванька скакал в середине строя, с интересом всматриваясь в лица бойцов, скачущих рядом.

Обгоняя их, простучали колесами три тачанки. В передней сидел командир полка. Развевалось алое знамя, и шумно дышала в тачанке пара лошадей. Командир полка Зданович что-то крикнул Калюжному, скакавшему впереди строя, и тачанки ушли вперед.

Ванька мельком оглянулся назад и увидел: в предрассветной мгле за ними следуют две или три роты всадников. Гордость за силу, спешащую на помощь его деревне, наполнила теплом Ванькино сердце. С Ваньки сполз страх перед неизвестным, гнетущим, темным. И в груди, как сталь в горниле, родилась святая ярость. За гибель брата. За вечную нужду отца.

— А где твоя шапка? — крикнул ему скакавший впереди боец.

— Под Сорокой лежит, — разглаживая непокорный чуб, тоже криком ответил Ванька.

— Меня Семкой с Саратова зовут.

— Меня Ванькой.

Ваньке вдруг стало хорошо, хорошо оттого, что в этой скачущей массе красноармейцев он не числился обездоленным сиротой, он был равный им, он был боец Красной Армии. И сейчас вместе с ними он скакал на кровавый бой. Он не сирота, он не одинокий, он равный среди равных, он свой.

Ваньке вдруг вспомнился лощеный есаул, и он в ненависти заскрипел зубами.