Внук кавалергарда

— Я, значит, в то лето у тетки в городе гостил, вот как-то в субботу она и говорит мне: «Да сходи, Ген, в баню, ты же привык в деревне в бане мыться, хоть попаришься всласть». Дает, значит, мне сумку с бельем, веник и двадцать копеек денег. Десять на баню и десять на лимонад. А идти в баню двух остановок не наберется, такое, значит, расстояние все нормальные люди пешком ходят. Ну, пошел и я, а идти надо через железную дорогу. Вот я дошел до железной дороги, смотрю — на путях товарняк перед светофором стоит, я, не долго думая, в последний вагон, на площадку, забрался, мыслю на нем-то до бани и доехать. По пути ведь. А он возьми и без остановки до самого Оренбурга и прошуровал. Я на нем, как цуцик, замерз. Целый час на вокзале отогревался, а ехать-то обратно надо, и денег на дорогу нет, всего двадцать копеек на баню.

— И как ты обратно вернулся? — улыбнулась Светка. Юрка, схватившись за живот, упал на траву и в припадке смеха задрыгал ногами:

— Ой, умора, ой, не могу, в баню на поезде.

Рыжий плюхнулся рядом и, уронив лицо в ладони, в хохоте затряс плечами.

— Че осклабились? — взъярился Генка. — Ваша очередь, тащите эту бандуру сами.

Он снял и поставил баян рядом с ними.

— Он, чтобы обратно доехать, — давясь смехом, хрю кал Юрка, — картошку поварам в вагоне-ресторане чистил, ха-ха.

Рыжий, беря баян, начал недовольно гундеть:

— Зачем это пианино потащили, нужна Сережке ваша музыка, он прям умирает без нее?

— Не канючь, давай понесу, — предложил Юрка, забирая у Вовки баян, — а то соплями изойдешь.

— Сам донесу, — отбирая баян, обиженно заявил рыжий. — А ты сколько яблок взял? — кивнув на бидончик, поинтересовался он.

Светка открыла крышку и вслух пересчитала:

— Четыре, зато крупные.

— Че-ты-ре, — по слогам, вытаращив глаза, произнес Вовка, — так нельзя.

— Почему нельзя-то? — удивилась Светка.

— Четное количество только для покойников, — возмутился рыжий. — Вон дед Миша отвез брату в город десять яиц, а тот через неделю помер.

— А сколько лет брату деда Миши было? — щуря в усмешке зеленые глаза, поинтересовалась Светка.

Рыжий, почесав нос:

— Ну, он старше деда Миши лет на пять, значит за во семьдесят, — подытожил он.

— Совсем молоденький, — хмыкнул Юрка, — ясное дело, жалко.

— Дед Миша так и сказал: «Ему бы жить да жить еще, совсем зеленый», а вы четыре яблока, и кому — Сережке, не, так же нельзя, — недовольно обрубил он.

— Пойдем обратно сдавать в магазин, а где мы пятое яблоко возьмем? — обозлился на рыжего Генка. — Думай, что талдычишь.

— Все равно, четыре нельзя, — упрямо гнул свою линию рыжий.

— О чем вы спорите, давайте я одно съем, а три останется, — великодушно предложил Юрка.

— Это мы и без горбатых, сами сможем, — отверг Генка предложение друга.

Пока они осколком стекла делили яблоко, Светка собирала на поле цветы, на немой вопрос ребят объявила:

— Сережка на тумбочку поставит, ему приятно будет.

— То баян, то цветы, вы бы еще велосипед или стиральную машинку ему для поднятия настроения принесли, вот радости было бы, полные штаны, — урчал с набитым ртом рыжий.

— А Генка себе большой кусок взял, — пожаловался Светке прямолинейный Юрка.

— Своя рука — владыка, а ты договоришься, я и этот у тебя отберу, — невозмутимо предрек Генка и поторопил мальчишек: — Какого расселись, пошлите, обед уж скоро.

— Отберет, много вас таких, отбиралыциков, — идя следом, недовольно сопел Юрка.

Вышли на окраину села Тюрюшля, до больницы осталось идти ровно столько, сколько прошли от Клюшево. Село было большое, а больница находилась на его другом конце, в общем, у черта на куличках.

За спиной по плотине загромыхала колесами подвода. Через минуту их нагнал на саврасой лошадке сопливый Петька. Так его прозвали в школе за то, что он вечно шмыгал носом, и говорил, что это привычка. Он учился на класс старше и был тихим послушным мальчишкой. Сейчас стоял в телеге и размахивал вожжами бритоголовый сорванец, оторвяга и только.

Подвода резко остановилась, и Петька Ворожейкин по-мужски поручкался с ребятами:

— Куда, клюшевцы, лыжи навострили, к училке?

— Не-е_г в больницу, к Сережке Бирюкову. Давай, довези до больнички, — залезая в телегу, попросил Генка.

— Садись, — охотно согласился сопливый, — почти туда за отцом еду.

По-быстрому загрузились в телегу и потарахтели по селу. Сопливый почти возле каждого дома останавливался, здоровался солидно с хозяином, и телега тарахтела дальше.

— Ты удочки-то спрятал? — обернувшись с передка, дрожащим от тряски гоаосом прокричал Генка.

— Д-а-а, в с-серванте_г на п-полке, — отшутился Юрка.

— Теперь сопрут, — махнул рукой Генка.

— Кто?

— Дед Пихто!

— Так он помер от десяти яиц, — осклабился Юрка.

— Да хватит вам, подеретесь еще, — пресекла их дурацкие переговоры Светка.

— Просто мечтаю побачить, — поглаживая грудь, изрек задушевно рыжий.

Слезли метров за сто от больницы, на прощанье шмыгало сказал:

— Если хотите, то через час я обратно поеду, могу вас захватить.

— Ладно, — согласился Генка, снимая с телеги баян, — через час жди.

На пороге больницы их встретила с тряпкой в руке техничка тетя Нюра: