Внук кавалергарда

— Вот, значит, такое дело, к нам с небес спустился начальник штаба, не потому, что он ангел, а потому, что является кадровым майором авиации, военным, значит. Тот, кого нам и не хватало.

— Садыков! — вдруг неожиданно взревел он. — У нас что, знамени нету? Почему на построение отряда не вынес флаг?

Невысокий мужичок тут же убежал и через минуту вернулся с колхозным знаменем и замер с ним между майором и председателем.

— Так-то оно будет лучше, — миролюбиво согласился командир и хрипло продолжил: — Бывший начальник штаба, счетовод Тюркин, назначается бригадиром, тьфу ты, — раздраженно сплюнул он, — командиром взрывников. Он все равно все время у них пропадает.

— Он думает, что они там самогонку гонят, а они тол из снарядов выпаривают, — с усмешкой крикнул один из партизан.

В строю понятливо рассмеялись.

Рябой мужик из строя кулаком погрозил шутнику и пообещал ему оторвать брехалку.

Председатель поднял руку, затормаживая лавину смеха, и строго выкрикнул, указывая на майора:

— Вот вам новый начальник штаба, Егоров Николай Сергеевич, он вам все и растолкует. — И отступил за спину майора.

Майор пожалел, что на нем нет его фуражки; она осталась в сгоревшем самолете, там, где навеки остался и его стрелок.

Он молча прошелся вдоль строя, цепко вглядываясь в бесхитростные уставшие лица, и остановился напротив старика с двумя «Георгиями» на груди.

Старик браво щелкнул сапогами и солидно отрапортовал:

— Егорьевский кавалер Манчук Михайло Кузьмич, рядовой пехотного полка в войне с немцами в четырнадцатом годе.

Майор улыбнулся:

— Все-таки можем бить немцев!

— Могем, — охотно поддержал майора Кузьмич.

Подошедший сзади Мотыльков выдохнул как-то радостно:

— Наш партизанский завхоз или, как по-вашему, по-солдатски, интендант будет, все хозяйство отряда на нем. А это его внук, значит, — представил он стоящего рядом, уже знакомого майору, мальчишку с овчаркой. — Наш взрывник и разведчик, Антонов Никитка, прошу любить и жаловать. Мост с ребятами на Сафроново подорвал, а Дон следил за дорогой, — указал он на овчарку. — Умнющий пес — голова, — восторженно отметил командир.

Майор подмигнул мальчишке, и тот покраснел от смущения.

— Мой ангел-спаситель, — потрепал он его по голове. — Если бы не он, то не знаю, был бы я сейчас тут, — отходя, сказал он Мотылькову.

— Максим Иванович! — окликнул председателя старик. Тот обернулся.

— Что ты хочешь, Кузьмич? — спросил он его.

— Дозволь сходить домой, баклуши сухие забрать, уж ложки партизанам не с чего стало резать, а там у меня баклуши заготовленные лежат, да заодно шабру проведаю.

— Завтра иди, заодно у Фомина забери бинты, йод. Майор еще раз пробежал взглядом вдоль строя бойцов и веско сказал:

— В общем, вооружения у вас никакого нет, одни топоры да ухваты. Дисциплина на нуле. Одним словом, все ни к черту. Будем работать, добывать оружие и учиться воинской дисциплине. Так не воюют, и нам еще до по беды далеко идти. Но верю, что победа будет за нами. Стойче и мужественнее русского воина не было и нет. Но надо учиться дисциплине и вооружаться. Иначе грош нам цена. Помните об этом всегда. И помните всегда, что победа будет за нами.

Наутро Никиту растолкал дед.

— Ты пойдешь в деревню? — спросил он его.

— Конечно, пойду! — моргая спросонья, буркнул Никитка и стал торопливо одеваться.

И они пошли по лесной тропинке к деревне, а Дон по привычке бежал впереди.

Последний прыжок

Из густых камышей, росших вдоль всего берега реки, вытащили лодку-плоскодонку и руками погребли к обрывистому берегу у деревни. До моста надо было топать целый километр — он стоял на мелководье, далеко за деревней — а тут, милое дело, раз — и ты дома.

Вначале зашли за бинтами и йодом к Фомину. На обратном пути решили захватить Ерофеича с бутылкой самогонки и, придя к нему, шабра, как в бытность, предложил попировать, то и дело чокаясь «за встречу»! Никитка, собирая сухие баклуши в мешок, вдруг удивленно спросил деда:

— А где Дон?

— Он во дворе Матрены, со своей Тявкой, шельмец, милуется. Придет, куда он денется, — ответил дед, выглядывая на тележный стук в распахнутое напротив стола окно. — И вдруг, как-то разом побледнев, отшатнулся, нехорошо бранясь. — Етит твою… принесла нелегкая изуверов. — И тут же возбужденно и бессвязно залопотал, пряча винтовку под лавку: — Давай, Микитка, уходи сараем. Командиру скажешь, что полицаи в деревне. Уходи быстрее.

— И немцы, — добавил молчавший до этого Ерофеич. На улице затарахтел мотоцикл и остановился рядом с повозкой полицаев. С него слезли двое немецких подвыпивших солдат и принялись лопотать между собой со смехом. Третий солдат, сидящий с пулеметом в коляске, никак не мог из нее вылезть. Под смех друзей он еще долго барахтался в ней. Тогда они помогли ему вылезть и приставили спиной к полицейской телеге.

Четверо полицаев, одетые в новенькие формы с белыми повязками на рукавах, принялись угождающе вторить им, радушно приглашали войти в избу Кузьмича. Толстенький полицай взял набитую харчами и выпивкой сумку с передка повозки и направился к открытым дверям.