Внук сотника

Немой снова взял Мишку за плечо и выдвинул вперед.

– Десятник Андрей желает!

– Никифор, твое слово!

– Ха! У меня холопы дорогие! Сколько даешь?

«Блин, торговаться-то я и не умею! Профессионалу продую наверняка!»

– А сколько запрашиваешь? – раздался над ухом еле слышный голос Ходока.

– А сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? – повторил подсказку Мишка.

– Сначала виру выложи.

Снова шепот сзади:

– Дай сарацинский перстень.

– Вот! – Мишка выложил на стол перед дедом подарок, полученный от мусульманина.

Дед повертел перстень в руках.

– Тяжел, камень крупный – за гривну пойдет!

– Так сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? – снова обратился к дядьке Мишка.

– У Роськи цены еще не было – он в бою взят. Ты предлагай, а я подумаю.

– Удвой – снова прошептал Ходок.

– Даю еще гривну!

– Покажи деньги!

Мишка высыпал на стол свою долю монет, найденных в скоморошьем фургоне.

– Мало!

– Сколько ж ты хочешь?

– Не знаю, но пока – мало.

«Падла, не называет цену, так все из меня вытянет! Профессионал, блин».

Снова шепот:

– Украшения, за три.

– Даю еще три гривны! Кузька, подай!

Кузька высыпал на стол кучку ювелирных украшений.

– Здесь трех гривен нет!

Опять подсказка Ходока:

– Сам цену не называет, значит – твоя.

– Ты, Никифор Палыч цену называть не желаешь, значит, пользуемся моей ценой. Здесь – три гривны!

– Мало!

– Побойся Бога, на торгу за это можно…

– Вот на торг и иди!

«Глупость сморозил, обычным заходом его не возьмешь. Он играет на своем поле и своими картами. Что ж придумать-то?»

Снова сзади звучит подсказка:

– Доспех, за десять.

– Удваиваю! Кузька, доспех.

Кузька с Демкой приволокли доспех.

– Не стоит доспех десяти гривен!

– Называй цену или бери за десять!

– Ладно, беру за десять. Все равно – мало.

– Роськину долю, за пятнадцать. И про родство напомни, – опять подсказал Ходок.

– Удваиваю! Кузька, доспех и кошели!

– Мало!

– Дядька Никифор, с родней торгуешься. Тридцать гривен со своей семьи за отрока! Мы же не чужие!

– Денежки родства не знают!

– Римляне говорили: «Деньги не пахнут».

– Вот и я не нюхаю, откуда у тебя тридцать гривен.

– А чего тут нюхать? Из того самого переулочка. Епископским судом мне отдано. Нюхай не нюхай, все чисто!

«Нужен нестандартный ход! Блин, что для этого выжиги может стать неожиданностью? И дед чего-то совсем сник, как будто в тотализаторе на меня ставку сделал. Но что же придумать?»

– Кстати, Михайла, тут не тридцать, а двадцать девять! – придрался Никифор. – Одна-то за виру идет!

– На! – Демка вытащил из-за пазухи кошель со своей долей монет. – Теперь тридцать!

– Все равно мало!

– Да куда тебе столько?

– А это уж – мое дело!

«Ну да, коммерческая тайна… Стоп! Коммерческая тайна? И кто же, кроме тебя, твои делишки в подробностях знает? А делишек много, мать мне очень интересные вещи тогда про тебя поведала. А знает о них, если не все, то много, Семен. Как-никак главный приказчик. А он у тебя в холопах за долги».

– Ну что, Михайла, иссяк? – Никифор давил, не давая ни секунды на то, чтобы что-нибудь придумать, сбивал с мысли. Рожа его постепенно расплывалась в торжествующей улыбке, а дед сидел мрачный, как на похоронах.

«Что-то не то. Обратите внимание, сэр, опытный купец переиграл пацана, а радуется, как будто крупную сделку провернул. Не странно ли? И лорд Корней как-то уж слишком опечален. Что-то тут не чисто…»

С мысли опять сбил голос Пашки:

– Нет, батяня, не иссяк он! У них еще есть, я подсмотрел!

«Ну, паскуда, купецкий сын!»

– Слышь, Михайла, что Пашка говорит? Давай, набавляй цену!

– Мало ли, что чужие люди болтают, – отмахнулся Мишка.

«Уводить, уводить разговор в сторону, нужна пауза для размышлений!»

– Чужие? – возмутился Никифор. – Это ж брат твой двоюродный!

– Нет, Никифор Палыч, – Мишка отрицательно покачал головой. – У меня в Турове только один брат – Петр Никифорыч! А этого, – небрежный кивок в сторону Пашки, – я не знаю, и звать его – никак.

Никифор озадаченно уставился сначала на Мишку, потом на своего младшего отпрыска, давая племяннику драгоценные мгновения, для того, чтобы что-нибудь придумать.