Внуки

«Бетельгейзе. Красная звезда в правом плече Ориона. Газовый шар огромных размеров. Диаметр его в 430 раз больше диаметра солнца и составляет, следовательно, 600 миллионов километров. Земля могла бы спокойно проделать свой годичный путь вокруг солнца внутри этого красного шара, никогда не выходя за пределы его оболочки».

Вальтер поднял глаза. «Фантастика! Верно ли это? — подумал он с сомнением. — Быть может, Стриндберг все-таки прав? Звезда, диаметр которой в два раза больше расстояния от земли до солнца? Одна-единственная звезда?..» Он продолжал читать:

«Температура 3000°. Яркость звезды объясняется главным образом большой ее протяженностью. Плотность материи ничтожна (одна миллионная плотности солнечной материи). Литр вещества этой звезды весит меньше, чем наперсток окружающего нас воздуха. Тем не менее это четко ограниченное единое образование».

Не может быть, чтобы Штюрк все это выдумал… Несомненно, он делал выписки из научных книг. На какой смехотворно крохотной планете мы живем. А что только на ней не творилось?.. На этом ничтожном клочке вселенной… Говорят, что старики возвращаются к вере своего детства. Густав Штюрк открыл для себя небо и звезды. Но Вальтер уже не находил его чудаком и блаженным. Штюрк отнюдь не довольствовался одной верой, он хотел знать, изучить, понять еще непонятое, а если не понять, то исследовать…

Вальтер положил записи на полку; но все же не утерпел и прочитал еще один листок:

«Созвездие Кассиопеи. Световые пятна на расстоянии примерно 10 000 световых лет…»

Пока Вальтер собирался с мыслями и когда уже писал статью, в голове у него то и дело мелькало: 600 миллионов километров… 10 000 световых лет… 3000 градусов… И все же работа все больше увлекала его. Он позабыл о загадках звездных миров. Трудные формулировки легко ложились под пером. Он писал, не останавливаясь. Слова и целые периоды естественно сплетались друг с другом. Особенно удалась, так, по крайней мере, ему думалось, статья о фашистской диктатуре и о ближайших задачах борьбы с ней. Он немножко боялся этой сложной темы и поэтому решил взяться за нее после статьи о Тельмане.

Вдруг Вальтер насторожился. Кто-то отпер своим ключом дверь. Он вскочил и прислушался: это была медленная шаркающая походка Штюрка. Вальтер взглянул на часы. Десять минут четвертого… Что могло понадобиться здесь старику среди ночи?

Штюрк открыл дверь.

Пригнув голову, старый мастер переступил порог. Тощий, седой, одряхлевший. По лбу, изборожденному морщинами и складками, беспорядочно рассыпались пряди редких волос. Мутными, усталыми, очень большими глазами старик уставился на Вальтера. Подбородок на старческом лице выпятился, и нижняя губа вобрала верхнюю, точно стараясь удержать подбородок на месте.

Густав Штюрк молча подал руку племяннику.

— Отчего ты не спишь, дядя Густав? Ведь четвертый час…

— А ты?

— Мне нужно было поработать.

— Я тебе помешал?

— Нет! Только я лягу сейчас.

— Ложись, ложись!

Вальтер достал шерстяное одеяло и приготовил себе постель. Штюрк перелистывал книги и дожидался, пока гость его уляжется. Затем погасил свет и открыл люк. Вальтер наблюдал за ним… «Ищет он эту Бе… Бе…» Он никак не мог вспомнить название звезды в правом плече Ориона. Ее ли искал старик? Густав Штюрк вставил трубу в люк и посмотрел в нее. Выпрямляясь, он застонал.

— Что с тобой, дядя Густав?

— Обычное. Почки всё…

Он опять посмотрел в телескоп и стал вертеть маленькие колесики.

— Это точно, что ты записал о звезде в созвездии Ориона, дядя Густав?

— О красной звезде? — Штюрк выпрямился. — Внушительная махина, а?.. Точно все, от слова до слова. Хочешь взглянуть на нее? — Старика охватило лихорадочное оживление.

Вальтер выскользнул из-под одеяла.

— Бетельгейзе. Взглядом не окинешь, — бормотал старик.

Вальтер увидел в телескоп мерцавшую красноватым светом звезду.

— Будто уж и в самом деле диаметр ее в два раза превышает расстояние от земли до солнца?

— Будто?.. Нет, не будто, а действительно так. Это надо понять, — сказал Штюрк. Он положил Вальтеру руку на плечо и неожиданно спросил:

— Ничего нового об отце?

— Ничего, дядя Густав!

— Сумасшедший мир. Когда почки очень уж меня донимают, тогда я чувствую, что еще не расстался с ним.

V