Внуки

В этой комнатке жил, значит, мамин квартирант. Славный товарищ этот Амбруст… Здесь, значит, он стал коммунистом… И мама содействовала этому, как он сказал… Вальтер с радостью взял бы мать к себе в Берлин, чтобы она хоть напоследок пожила в довольстве. Но она отказалась: «Нет, нет, — сказала она, — старые деревья нельзя пересаживать. В Гамбурге я прожила весь свой век, в Гамбурге и глаза закрою».

— Проснулся? — Фрида просунула голову в приоткрытую дверь. — Доброе утро, сынок! И еще раз: с Новым годом!

Она наклонилась над кроватью и обняла своего «большого мальчика».

— А ты знаешь, сынок, что сегодня особенный день?

— Конечно. День Нового года. Первый день тысяча девятьсот сорок восьмого года.

— И сто лет со дня рождения твоего дедушки…

— В самом деле, мама! Сто лет со дня рождения твоего отца — Иоганна Хардекопфа.

— Его дочь уже старуха, и тебе — внуку его — тоже скоро стукнет пятьдесят. Так бежит время.

— Не узнал бы он свой любимый Гамбург, если бы мог нынче взглянуть на него.

— Да-да, довели, нечего сказать… Полежи еще, я принесу тебе кофе в постель.

«Довели, нечего сказать»! Вальтер вспомнил, что почти те же слова сказал он, стоя на развалинах укреплений под Парижем… Да, печально это, дед мой. Твои сыновья Отто и Эмиль — доподлинные мещане. Сын Людвиг на старости лет пошел в ночные сторожа. Но сын твоего сына, твой внук Герберт, вывел на свободу пленных социалистов и побратался с ними. Он воевал плечом к плечу с красноармейцами, чтобы освободить их родину и свое отечество от врагов народа. А правнук твой учится в Москве, в столице первого социалистического государства. В одной части Германии, дедушка Хардекопф, мы, рабочие, после долгой междоусобной распри объединились наконец снова и строим государство рабочих и крестьян. Ничто не было напрасно. Ни одно разочарование, ни одно поражение, ни одна жертва… Нет, далеко не все из того, что было, можно назвать хорошим, отнюдь нет; но ничто не было напрасно; все дало свои плоды. Дело, за которое ты боролся, Иоганн Хардекопф, живет и побеждает!