Внуки

— Дверью камеры.

— Да-да, никогда не надо слишком близко подходить к дверям, в особенности к дверям тюремной камеры.

Гестаповцы за письменными столами сидят и слушают «беседу». Они по-прежнему не произносят ни слова. Они и не смеются ни над вопросами, ни над ответами, лица их ничего не выражают. Комиссар выходит из комнаты, не попрощавшись. Молодой долговязый гестаповец, на которого смотрит Вальтер, снова приказывает:

— Повернуться!

Вальтер опять становится лицом к стене. В комнате так тихо, словно он в ней один.

Прошло, верно, много времени в мертвой тишине, не нарушаемой ни единым звуком, даже скрипом стула. Вдруг в комнату твердым шагом вошел штурмовик.

— Заключенного Вальтера Брентена требует к себе полицей-сенатор!

Вальтер Брентен настораживается. Он удивлен. К полицей-сенатору? Что ему могло понадобиться от Вальтера? Так вот почему они не били его. И вопрос комиссара теперь понятен. Полицей-сенатору он, конечно, иначе ответил бы на вопрос, отчего у него вспухли губы.

— Повернуться!

Вальтер Брентен вновь поворачивается и взглядывает на бледного тощего гестаповца. Тот говорит, кивая штурмовику:

— Отвести!

По коридору они возвращаются к лестнице. В одной из задних комнат все еще гремит патефон. И ничто больше не нарушает мертвой тишины здания.

Вальтер лихорадочно размышляет, что могло случиться. Вдруг его пронзает мысль: «Тимм арестован! Нам хотят устроить очную ставку. Какой тяжелый удар для партии! Конечно, я его не узнаю. Ни единым мускулом лица нельзя выдать, что мы знакомы, посмотрю на него так, словно вижу его впервые, словно это абсолютно незнакомый человек. Хорошо сыграть — вот что сейчас самое важное».

Лестничную площадку пересекает штурмовик с кобурой на поясе и проходит в другой коридор, в конце которого стоит вооруженный карабином часовой. Когда Вальтер в сопровождении конвойного подходит ближе, часовой вынимает ключ из кармана и отпирает дверь. Вальтер соображает: «Эта дверь ведет из старого в новое здание полицей-президиума». Конвойный проходит в следующее помещение. Он что-то шепотом говорит молодому полицейскому, и тот через двойные, обитые кожей двери отправляется в кабинет.

Штурмовик садится. Вальтер, стоя возле него, ждет. Мысль, что Тимм арестован и сейчас им устроят очную ставку, превращается в навязчивую идею. Он продумывает все детали той роли, которую через несколько минут разыграет. Если Тимм уже в кабинете, он посмотрит на него совершенно равнодушно, словно перед ним чужой, незнакомый человек. Если его спросят, знает ли он этого человека, он с интересом и удивлением посмотрит на Тимма и невозмутимо ответит: нет, не знает, впервые видит. Впрочем, что надо говорить, ясно; важно так говорить и так держать себя, чтобы обмануть даже самых прожженных следователей.

Молодой человек в щеголеватой полицейской форме выходит из кабинета, оставляет дверь открытой и бросает:

— Брентен! Войдите!

Вальтер входит в узкую, но довольно длинную комнату, в глубине которой, под портретом Гитлера, изображенного почти в натуральную величину, сидит за огромным письменным столом полицей-сенатор Пихтер. Вальтер останавливается у дверей и смотрит на человека, сидящего за письменным столом. Пихтер окидывает его пристальным взглядом.

— Подойдите ближе!

Вальтер медленно подходит и останавливается шагах в трех от письменного стола.

— Садитесь!

Вальтер смотрит на кресла, стоящие по обе стороны письменного стола, и садится так, чтобы свет падал сзади.

— Нет не сюда, вот в это кресло.

Он садится в другое кресло и часто моргает — отвык от яркого дневного света.

Пихтер открывает дело, что-то читает там и, подняв голову, смотрит на Вальтера.

— Вы редактор «Гамбургер фольксцайтунг», так?

— Я был им.

— Были? Как понимать вас?

— «Гамбургер фольксцайтунг» запрещена.

— О да, мне это известно, — улыбаясь, говорит полицей-сенатор, — но ведь вы ее выпускаете, несмотря на запрет?

— Нет!

— Как же? Разве вы не пишете статьи для нелегальной «Фольксцайтунг»?

— Пишу. Но газету не выпускаю.

— А кто ж ее выпускает?

— Моя партия.

— Я спрашиваю, кто из членов вашей партии?

— Этого я не знаю.

— Вздор! Послушайте, неужели вы думаете, что меня можно убедить, будто вы не знаете, кто выпускает газету и где она печатается?

— Этого не знает никто, кроме тех, кто ее выпускает.

— Да-а? — Пихтер удобно откидывается на спинку кресла и несколько секунд разглядывает сидящего напротив него Вальтера; Вальтер смотрит ему прямо в лицо.

Вальтер Брентен представлял себе нацистского полицей-сенатора совсем другим. Этот похож на разжиревшего приказчика. Розовое, толстощекое, гладкое лицо, темные волосы, низкий выпуклый лоб, глаза навыкате; роговые очки с толстыми стеклами.