Внуки

Машина пересекла железнодорожный путь. Отсюда дорога идет в Эльмсгорн. Там расположен Эйдельштедтский вокзал — конечный пункт пригородной линии.

А вот и торфяник. Черная болотистая почва, изрезанная каналами. Неужели лагерь находится так близко от железной дороги?.. Ориентиром Вальтеру послужит железнодорожная насыпь. Отдельные дома и группы домов резко выделялись на фоне голого ландшафта. «Плохо, — думал Вальтер. — Очень плохо. Густой лес был бы куда лучше». Там подальше есть какой-то лес. Может быть, только роща. Вероятнее всего — Баренфельдский парк.

Машина круто повернула и снова понеслась по унылой местности к железнодорожной насыпи. Кругом — ни деревца, ни кустика, одни болота, пустошь. Вот показались деревянные сторожевые башни и заборы из колючей проволоки высотой в человеческий рост. Перед заключенными был лагерь на торфяном болоте.

II

— Стройся! По порядку номеров рассчитайсь!

Восемьдесят «болотных рабов» были разделены на два звена. Долговязый угрюмый обертруппфюрер прошел, точно на ходулях, вдоль переднего ряда, пристально вглядываясь в лица заключенных; казалось, он хочет отгадать сокровеннейшие мысли каждого.

— Смирно!

Заключенные встрепенулись и вытянулись. Они стояли неподвижно, точно высеченные из камня, и смотрели застывшим взглядом прямо перед собой, словно невидимое сказочное чудовище загипнотизировало все восемьдесят человек.

— Вольно!

Тела утратили свою мертвенную неподвижность, руки повисли свободно, взгляды оживились.

— Слушать меня!

Заложив руки за спину, подавшись корпусом вперед, стоял перед фронтом в своей черной форме верзила-эсэсовец. Повернув несколько раз голову вправо и влево и обведя взглядом весь передний ряд, он заговорил усталым голосом:

— Вам предоставляется возможность показать свое усердие. До вас здесь были другие, их пришлось убрать и наказать: они себя не оправдали. Машина испорчена, надо работать вручную. Если кто рассчитывает ротозейничать, пусть запомнит — шкуру спустим. А кто вздумает отлынивать, тот и пулю получить может. Думаю, что выразился достаточно ясно. А теперь за работу!

Разделились на колонны, в каждой колонне был назначен старший, всем роздали непромокаемые сапоги, лопаты, заостренные колья. Выдачу одежды и инструмента эсэсовец доверил Вальтеру Брентену, приказав вести точную запись выданного. Кроме того, на Вальтера было возложено дежурство в бараках.

Все это означало, что его планы полетели к черту. Он надеялся, что будет работать на болоте, а выходит, что он останется за колючей проволокой.

Выдали всего двенадцать пар непромокаемых сапог, на каждую колонну по три пары. Но зато лопат было больше, чем нужно. Вальтер записал все в инвентарную книгу. Эсэсовец посмотрел через его плечо на запись, ничего не сказал, но, по-видимому, остался доволен. Вальтер, украдкой подмигивая товарищам, строго отчеканил:

— С инструментом обращаться бережно, каждый отвечает за все, что ему выдано!

Долговязый кивнул и бросил на Вальтера одобрительный взгляд. Вальтер шепнул товарищам с хитрой улыбкой:

— Такая лопата в руках чего-нибудь да стоит. Во всяком случае, это лучше, чем ничего!

Улыбки и подмигивания сказали ему, что его поняли.

Для себя он уже ни на что не надеялся. Заранее представлял себе, как вечером вернется в Фульсбютельскую каторжную тюрьму, встретит печальный взгляд Брунса, услышит голос Колбасника: «Жаль, но по указанию свыше я должен вычеркнуть вас из списка».

Вальтер задержался в дверях барака. Вскинув лопаты на плечи, четыре колонны заключенных, каждая под охраной трех вооруженных эсэсовцев, вышли из лагеря. На болотах, вероятно, есть хоть какая-нибудь возможность удрать, думал Вальтер. Ведь трое не могут наблюдать за каждым шагом восемнадцати — двадцати человек.

Солнце, точно занавеской, задернуто туманом. Но день, по-видимому, будет знойный, на небе — ни облачка. Вальтер лишний раз убедился, что примерно в километре от барака проходит железная дорога, хотя вряд ли это уже имело для него значение. В той стороне — массивы домов Штеллингена и зоопарк. В противоположной — Отмаршен и Эльбское шоссе. Да, Эльбское шоссе! Всего несколько месяцев назад он бродил там с Эрнстом Тиммом. Каких-нибудь шесть-семь километров, и он был бы там. В такой денек на эльбском пляже народ кишмя кишит. Если бы удалось добраться до берега, он легко мог бы затеряться в густой толпе. И в гагенбекском парке в это время года полно народа. Но в арестантской куртке? С белым номером на спине?

— Эй, ты что, заснул? Делать, что ли, нечего?

Охранник-эсэсовец грозно прикрикнул на него. Вальтер ушел в барак, огляделся. Чем же заняться? Рядом находилась примитивная кухня, и слышно было, как там хозяйничает Курт Хембергер. Еду привозили из Фульсбютеля, здесь ее только разогревали и выдавали. Вальтер проскользнул в кухню. Хембергер расщеплял полено на тонкие лучины, чтобы разогреть пойло из цикория.

Ему еще не исполнилось двадцати, но это был богатырь, страстный футболист. После разгона рабочих спортивных организаций он примкнул к подпольному Союзу коммунистической молодежи. Его накрыли, когда он раздавал листовки.