Внуки красного атамана

- Вы что ж, братцы, хотите, чтобы я взял гранаты с собой в город? Так? И чтобы потом фрицы нашли их при обыске где-нибудь на разъезде и повесили меня на первом же дереве? Этого вы хотите?

- Нет-нет! Мы этого не хотим! - воскликнул Митенька.

- А где же я их спрячу, интересно знать?!

- В мешок с пшеницей или с семечками сунь гранаты... А может, в сено, на дно брички? - сказал Васютка.

- Они же могут все перерыть и перещупать - как же вы этого не понимаете! И, главное, я не один еду... А они, если найдут оружие, могут всех перестрелять. Разве я могу рисковать жизнью других людей?.. Твоя мать тоже едет, Митенька?

- Едет, - ответил Митенька.

- Вот то-то и оно-то! Вы не сомневайтесь, я что-нибудь придумаю. Придумаю такое, что комар носа не подточит. Не жить ему, подлюге!.. А гранаты отнесите в атаманский сад, спрячьте там. И никакого оружия дома не держите!

Егор проводил их, постоял у калитки. И тревожно отчего-то стало на душе. Может быть, оттого, что с долины повеяло запахом созревающего камыша, отволгшего в ночной прохладе. Память сразу же перебросила его в прошлое, в то давно прошедшее время - таким казалось оно теперь, когда были живы Степа Евтюхов и Темка Табунщиков и рядом были дед, Миня и агроном Уманский. И не было на родной земле фашистов.

Несколько раз немецкие патрули останавливали их небольшой, в пять подвод, обоз на перекрестках дорог и разъездах. Переворачивали все в ящиках бричек, перещупывали мешки, проверяли документы; на этот случай атаман выдал всем аусвайс - удостоверение личности. На городской базар станичники попали на следующий день утром.

Авдотья, жена Варакушина, высокая, худая женщина, спрыгнула с подводы, не ожидая, пока она остановится, и побежала к ларьку, из которого уже выходил Варакушин, раскабаневший, с самодовольной ухмылкой на сытом, кувшинной формы, лице. Видел Егор, Авдотья что-то быстро говорила Варакушину, конечно, посвящала в станичные дела, и у того быстро бледнело лицо, меняя выражение, опадало, как переигравшее тесто. Видно, сообщила ему о казни Табунщикова и о том, что тот сказал о Варакушине перед смертью.

Варакушин, как-то растерянно оскалясь, повел взглядом по станичникам, выгружавшим свои оклунки из подвод, - никто не поздоровался с ним, от него отводили глаза, как от падали, - и вдруг он дернулся, наткнувшись на открытый, ненавидящий, режущий взгляд Егора, и торопливо, словно убегал, нырнул в ларек.

"Ага, боишься! - думал Егор. - Дрожи-дрожи, проклятый, жди своего последнего часа! За бумажки продал фашистам ты нашего лучшего станичника и уже смердишь, как шелудивый пес, - все от тебя отворачиваются".

С Егоровой подводы сгрузили мешки с луком и пшеном, и он, как и было уговорено с Тадыкиным, поехал к своей родне, жившей в поселке за железнодорожной линией. Город был разбит, наполовину сожжен. Проехал Егор мимо разрушенного вокзала, миновал школу-семилетку, от которой остались лишь две стены. Ее разбомбили еще в прошлом году зимой, и Санька не успел окончить даже шестой класс.

Егор завернул лошадей на знакомую улицу и ахнул; она выглядела, как щербатый- рот старухи: большая часть хат была сожжена, разбита бомбами и снарядами. Дорога перед двором дяди Назара была разворочена глубокой воронкой, забор повален, присыпан землей, хата перекосилась; она стояла без окон и дверей, и в ней никто не жил. Сердце у Егора зашлось, он остановил лошадей. Некоторое время сидел в бричке, не зная, что делать. Нигде не видно было людей. Поглядел на уцелевшую хатенку напротив, хотел слезть с брички, пойти к ней - там, кажется, жили люди, - как услышал встревоженный голос мальчишки из-за глухого забора, недавно сбитого из разномастных досок:

- Эй, Ёрка! Заворачивай в наш двор. Быстро! Не раздумывая, Егор стегнул по лошадям, и те с ходу залетели в ворота, которые незамедлительно распахнул парнишка лет тринадцати. Егор узнал его: это был Петька Иванцов, Санькин дружок.

- В чем дело? - спросил Егор, волнуясь. - Где наши? Они живы?

Старательно закрыв ворота, Петька подошел ближе и сказал, как прострочил:

- Тут недалеко полицай Ухан живет. Гад такой - убить мало! Если увидит кого из Санькиной родни - загребет, фрицам продаст. Давай езжай прямиком в сад, в гущину, коней и бричку прячь, а я сбегаю в одно место...

Егор схватил Петьку за руку.

- Стой!.. Скажи все-таки: где наши?

- Да я зараз Саньку покличу, он тебе все расскажет. Петька крутнулся - и только пятки его засверкали в пожелтевших зарослях бурьяна на одичавшем огороде.

Егор проехал в запущенный сад, распряг лошадей, подложил им сена и стал бродить по саду туда-сюда, не в состоянии унять все возраставшую тревогу. Санька вдруг вынырнул из зарослей дички в мятом, свободном, не по его росту, дорогом костюме, худой, вымученный какой-то, с обострившимися скулами.

- Братушка!.. Ёра! - выдохнул он. Глаза его сверкнули от вскипевших слез, он судорожно вцепился в плечи Егора и как-то взрывчатo заплакал.

- Скажи, Саня, что случилось?. Ты скажи... - Егор ласково охватил ладонями его лицо, повернул к себе.