В последующие дни Зимин вел с Чепаловым долгие разговоры о судьбе литературы. Удивительно, но они почти не касались политических аспектов существования. Не поддающаяся быстрому осмыслению всепоглощающая ненависть Чепалова к современной письменной культуре делала политику частным и мало интересным объектом для спора. Зимину казалось это удивительным и даже немного забавным. Горский намекал на политические претензии к этому человеку. По крайней мере, Зимин так его понял. А он, оказывается, политикой не интересуется совсем. Это вызывало дополнительные трудности при допросе.
Однажды Зимин не выдержал.
— Послушайте, Чепалов, рано или поздно вам придется стать бессмертным. Но я вижу, что политика вас не интересует? В чем дело? Вы хотите жить в мире, который построят другие?
— Я не знаю, что именно вы называете политикой. Какой-то определенный вид деятельности? Надеюсь, вы не считаете политику чем-то вроде Божьего промысла или мистической предопределенности?
— Естественно. Политика — это вид общественной деятельности. Сведение к минимуму противоречий между объективной необходимостью укреплять государство и субъективной потребностью в расширении границ так называемой личной свободы…
— В какой-то степени. Для меня политика - осознание и отстаивание личных интересов. Ничего другого в занятии политикой не наблюдается, уж поверьте мне. Разговоры о государственных интересах ведут люди, жестко контролирующие финансовые потоки.
— Это весьма спорное мнение.
— Конечно. И еще субъективное. Однако, попробуйте отодвинуть их от этих пресловутых потоков, немедленно услышите, что Родина в опасности. Можно привести тысячи доводов за или против моего утверждения, но стоит ли? Поговорим лучше о более аппетитных делах.
— Например?
— Расскажите о вашей книге. Как она продвигается? — сказал Чепалов с плохо скрываемой иронией.
— Послушайте, не забывайтесь. Откуда вам известно о моих литературных опытах? — удивился Зимин.
— Это не знание, всего лишь предположение. Но сами подумайте, чем еще может заниматься психофизик на Луне в свободное от службы время?
Произошло самое страшное — пациент стал задавать вопросы, чего ни при каких обстоятельствах допускать нельзя. Пришлось Зимину многозначительно промолчать, как прописано в инструкции. Однако он признал, что в словах Чепалова есть доля правды.
— Да ладно! Расскажите! Все равно будете давать всем читать, когда закончите.
— Я действительно сочиняю фантастический роман. Из прошлой жизни. В этом нет ничего зазорного, — мягко сказал Зимин, не мог же он сознаться, что ведет дневник по приказу начальника.
— Кто бы сомневался, — ехидно заржал Чепалов. — Вы из тех людей, которые пытаются отыскать свое будущее в прошлом.
— Все люди разные. Мой мир устроен так. В этом нет ничего странного или обидного.
— Встречал я таких людей, как вы. Такое чувство, что вы что-то потеряли или забыли. Мучаетесь, бедолаги, стараетесь найти опору в воспоминаниях.
— Я не из таких.
— Так я поверил, — сказал Чепалов. — Вы выглядите каким-то неприкаянным.
— Почему вы так решили?
— А зачем бы иначе вы писали фантастику о прошлом?
— Это помогает свободнее писать о политике.
— Ерунда. Самообман. Ненависть властей вызывают вовсе не политические комментаторы, их поправляют или перекупают, если возникает такая необходимость. Жестко преследуются люди, занимающиеся культурой и наукой. В первую очередь сочинители фантастических опусов и исторических романов. Вот этих стараются вычеркнуть из реальности раз и навсегда. Без права восстановления.
— Фантастика — безобидное занятие.
— Насмешили. Люди, для которых власть и деньги не самое главное в жизни, крайне опасны для политиков. Мы с вами такие разные, но пришло время, и вот сидим за одним столом, толкуем о странных вещах.
— Стол один, а статус у нас разный.
— Вы уверены?
— Я вас допрашиваю. А вы мой пациент.
— Вы это серьезно? Почему тогда вы отвечаете на мои вопросы?
— Так надо. Наш разговор позволяет мне лучше понять вас, Чепалов.
— Ничего не получится. Напрасный труд. Займитесь лучше фантастикой. Чем скорее вы признаете поражение, тем легче вам будет жить.
Чепалов засмеялся. Он смеялся и не мог остановиться. Зимин вспомнил граммофон. Опять застряла пластинка. Пришлось прервать допрос.
В первый раз Зимин провалил допрос. И это произошло не потому, что он не справился со своей работой. Вовсе нет. Но произошел удивительный сбой в его сознании, с определенного момента Чепалов перестал интересовать Зимина. Его интересовал исключительно ненаписанный пока фантастический роман. Странные слова и вопросы Чепалова он был способен воспринимать единственным образом, как полезную информацию, которую он когда-нибудь сможет использовать в своем тексте.
Особое наслаждение Зимин испытывал, когда в голове у него возникали оригинальные сюжетные ходы. Чепалов много и бессмысленно болтал, но каким-то невероятным образом его слова превращались в материал для будущего романа. Зимину нравилось, что люди способны помогать ему, даже не догадываясь об этом.