Внутренняя линия

— Нет, не сулили. Лун Ван, когда со мной говорил, твердил, что раз я их родич, то сердце у меня не человечье, и вместо крови живой пламень. А я так себе смекаю, что не может того быть. Нешто крови я своей не видел? Как он ни крутись, а веры демонам нет и не будет.

— Пламень, говоришь? — задумался Варрава. — Знаешь, Федя, мы когда в Крым на татаровей в набег ходили, один из тамошних стариков как-то сказку сказывал — о местных шайтанах. Это, значит, черти такие. Так вот, у них тоже вместо крови — огонь. Выходит, и впрямь твой Лун Ван — демон во плоти.

— Или без плоти, — скривился Згурский, вспоминая недавнюю встречу в тайной комнате императорского дворца.

— Ты гляди, — Варрава привстал в стременах, — никак, всадник к нам мчит!

— И точно, — из-под ладони разглядывая конника, подтвердил воевода. — Видать, из Москвы с вестью.

Через несколько минут верховой остановил взмыленного коня:

— Царь-батюшка наш Михаил Федорович прислал сказать, что ждут уж вас. Почитай, с самого рассвета ждут.

— Это как же так? — Згурский удивленно поглядел на покрытого густой дорожной пылью казака. — Мы ж самого тебя спозаранку в столицу с весточкой заслали! Вот и считай — туда более двух часов быстрой скачки, да оттуда — чуть менее того. С чего царю нас прямо с утра ждать? Мы-то с поклажей малой скоростью движемся. Откуда Михаил Федоровичу прежде тебя о нашем возвращении знать?

— Не гневись, воевода-батюшка! — утирая пот с лица, поклонился казак. — Что мне велели передать, то и передал. А еще сказали, будто сам Желтый царь к нашему государю личного посланника отрядил, и тот уже прям на заре и прибыл.

— Какого посланника? — нахмурился Згурский и оглянулся на казачьего атамана. — Не припомню я, чтобы владыка Поднебесной для упреждения кого снаряжал.

— А то мне неведомо, — пожал плечами всадник. — Сказано, что сам посланник, дочь его и трое охранников уже в Москву прибыли и ныне отдыхают.

— Ступай и ты в обоз, дух переведи, — отпустил своего человека Варрава, а затем обернулся к названому брату: — Федор, я тут смекаю, а как бы это не семейство твое! Помнишь, там — в пустыне, когда нас порвать хотели? Тоже: сам, да с ним четверо — три мужика и баба.

— Откуда им тут взяться?

— Глупое ты сейчас спросил, — почесал затылок Варрава. — А сам здесь откель?

Глаза Федора Згурского метнули молнии, от которых едва не задымилась сухая трава на обочине:

— Твоя правда. Но что им тут-то нужно?

— Так, как водится! Ты и нужен. Может, и вправду ты какой-нибудь царь шайтанский? Нам татарин сказывал, что бывало такое: будто с виду обычный человек, а изнутри — самая что ни на есть шайтанская порода.

— Скажешь тоже, — обиженно насупился Згурский. — Все во мне человечье! Это искушение — за нестойкость в вере наказание.

— Ой, не то, Федор, говоришь! Молния, что средь бела дня в дуб шарахнула, поранее была, чем ты к князю Дмитрию Михалычу на службу поступил.

— Ранее, — сдвинул брови воевода. — Ладно. Не человечьего разумения это дело. А что мне подобает — я и без того знаю. Быть слову верным, да в вере твердым.

— И то верно, — видя раздражение старого друга, согласился Варрава. — А там доживем — увидим.

Москва гудела колокольным звоном. У Сретенских ворот охочая до зрелищ толпа с восхищением обсуждала возвращающееся из далеких, почти сказочных стран посольство. Златотканое, шитое драконами, платье на воеводе заставляло часто и трепетно стучать сердца придворных модников. Вот она — настоящая роскошь!

Царь земли Русской, Михаил Федорович, в сопровождении кортежа, выехал навстречу своему посольству, спеша, должно быть, поскорее увидеть расписанные посланцем Желтого царя чудеса. Завидев государя, конные спешились. Все преклонили колени. Федор Згурский исподлобья глядел на царя, вспоминая давнюю, поросшую уже быльем встречу здесь же — у раскидистого дуба, рассеченного молнией пополам. Теперь перед русским воеводой стоял не испуганный собственным жребием юнец, а суровый властитель: порою благородный, порою вероломный, порою — и то и другое сразу.

— Поднимитесь с колен, — милостиво дозволил царь. — Добрую службу вы мне сослужили. За то и жалую вас. — Михаил Федорович сделал знак казначею, и тот вытащил из мошны пригоршню серебряных монет. — Каждому всаднику, будь то казак или же служивый человек, по пять целковых! Пешцу — по три. Командирам же отдельная награда будет.

Государь поманил к себе Згурского:

— Покуда дьяк наш думный в Посольском приказе дело излагать начнет, поведай мне самолично, как все обстояло.

Воевода напрягся, чувствуя скрытый подвох.

— Не обучен я словесам, — склоняя голову, чтобы не глядеть в царские очи, ответствовал он. — Туда ехали — всяко было. И с дикими народами бились, и по лесным чащобам продирались, и холодали-голодали, и в пустыне от безводья чуть не померли. А только службу как есть исполнили. И обратно малой кровью вернулись.