Внутренняя линия

— Развлекаюсь в обществе грудастых блондинок.

— Все шутишь? А я, между прочим, должен твою работу делать!

— Клод, когда придет время получать твою зарплату, ты только скажи — я помогу.

— Судя по идиотским шуточкам, у тебя отличное настроение. С чего бы вдруг, — вспылил префект. — Министр с утра проел мне такую плешь, что еще пять минут, и ее нельзя было бы скрыть под шляпой! Он тыкал мне в нос статьей в «Пари трибюн» и кричал, что советский шпион руководит заводом, снабжающим нашу армию оружием и техникой. Что завтра мы окажемся беззащитными перед большевиками. Что русские шпионы распоясались настолько, что похищают средь бела дня виднейших финансистов, а Сюрте и в ус не дует!

— Клод, Сюрте дует в ус! Еще как дует! Поэтому я ответственно заявляю тебе — генерал Згурский невиновен.

— Ты думаешь, после статьи в «Пари трибюн» министру это можно доказать?

— Думаю, можно. Но для начала мне нужно…

— Для начала тебе нужно меня выслушать. Я приказал задержать Згурского и поместить его под стражу вплоть до окончания дела.

— Мсье префект, — переходя на официальный тон, заговорил комиссар Рошаль, — любой адвокат в пять минут докажет, что у вас нет оснований для задержания генерала Згурского дольше, чем нужно для выяснения личности. А выяснить его личность можно не более чем за час — при условии, что попадется слепой инспектор. У меня же есть все основания утверждать, что он невиновен.

— Не горячись. Честно говоря, с утра я звонил тебе, чтобы сказать, что передаю дело Бопертюи, но потом посидел и решил, что я тоже горячусь. Я тебя знаю. У тебя есть чутье и до сего дня ты меня не подводил. Поэтому слушай внимательно: я даю тебе двадцать четыре часа, в течение которых ты должен либо найти Рафаилова — мне нет дела, мертвым или живым, — либо назвать имя преступника. Если к завтрашнему полудню ты не сможешь дать мне требуемого, я отстраню тебя от дела. Да, кстати, — добавил префект другим тоном, — на свою удачу твой любимый Згурский, похоже, опять куда-то уехал. Его автомобиль обнаружен на стоянке у вокзала. Там с самого утра дежурит пара наших парней, но пока впустую. Так и быть, я распоряжусь снять наблюдение, но помни — только двадцать четыре часа. А теперь говори, что там тебе нужно.

Конец мая 1924

Сон был тяжелый и пустой. Судаков провалился во тьму, едва коснувшись подушки. Сквозь дрему он думал, что впервые за последние дни может спать спокойно, не опасаясь стука в окно или окрика. Но доводы разума казались бессильны — даже не просыпаясь, Судаков постоянно ощупывал рукоять лежащего под головой нагана, будто это оружие и впрямь могло спасти его от грядущих бед. Он хотел увидеть во сне дочь и жену, перенестись к ним, желал бросить все к чертовой матери, вылезти из этого холодного и довольно сырого погреба и отправиться куда подальше от Татьяны Михайловны с ее никому не нужной добротой и обезоруживающей улыбкой. У Судакова было скверно на душе. Он жаждал узнать, добрались ли Варвара с матерью до Харькова, удалось ли им обустроиться по-тихому, не испытывают ли в чем нужды, но выяснить это не было никакой возможности.

Судаков повернулся набок, силясь поплотнее завернуться в латаное ватное одеяло. Холод пробирал до костей.

«Вот же ж связался! — подумал Петр Федорович. — Вот же ж напасть на мою голову!»

Он вспомнил недавнюю размолвку с Татьяной — там, наверху, когда Згурская достала из узелка с вещами старинный семейный альбом. Судаков и сам не понял, с чего вдруг все эти давным-давно умершие генералы, помещики и тайные советники показались ему столь противными.

«Они враги! — попытался убедить себя бывший краском. — Классовые враги! Да нет же…» — отмел этот революционный довод освободившийся из-под дневного контроля мозг. Как-то сама собой выплыла из глубин сознания картина: как восемь лет назад, отбиваясь штыком от наседавших австрияков, он спасал раненого командира роты — молоденького подпоручика.

«Но ведь и то сказать — с самого прибытия в полк этот подпоручик из кожи лез, не зная покоя, чтобы сохранить жизни своих бойцов. Разве он был враг? Почему же враг Згурский? А тем паче — его предки, которые хоть и давно, каждый в свое время, но грудью стояли за Россию так же, как я. И грудь у них была столь же уязвима для вражьего свинца, и за чужие спины они не прятались», — эти пробивавшиеся сквозь сон мысли не давали Судакову окончательно забыться. Он крутился с боку на бок, не находя удобного положения и желанного покоя.

«Глупо как-то все получилось, нелепо. Вроде бы как лучше, по правде. А эвона, куда эта правда завела». — Петр Федорович открыл глаза, пытаясь разглядеть сквозь тьму высокий каменный свод. Ему почудилось, что где-то совсем неподалеку раздался глубокий печальный вздох.

— Что за напасть? — прошептал он, сам не понимая, почему шепчет. — А ну, есть тут кто? Выходи!

Он взвел курок револьвера, с невольной радостью услышал знакомый щелчок и замер снова, пытаясь распознать, где находится чужак. Издали доносился какой-то шорох и странный звук, похожий на журчание воды, скрип и потрескивание.