Внутренняя линия

— Также было решено направить в тыл врага диверсионный отряд Мухи-Михальского. Это опытный партизанский командир. Он уже неоднократно выполнял специальные задания на оккупированной поляками территории. Вот доклад самого Мухи-Михальского. — Секретарь вытащил из папки несколько скрепленных листов, исписанных размашистым почерком. — Командир отряда сообщает, что наш человек, работавший в штабе дивизии Бэй-Булак-Балаховича, успел предупредить о готовящейся засаде. Муха-Михальский пишет, что, по сведениям все того же разведчика, информацию о планах и расположении наших войск балаховцам доставил некто, по описанию весьма напоминающий представителя республиканского ГПУ в местном погранотряде.

— Отвратительное известие. — Дзержинский начал что-то дробно выстукивать костяшками пальцев. — Необходимо досконально проверить обвинение. Предательство в ГПУ — вдвойне предательство! Этот разведчик сможет опознать того, кто выдал наши планы балаховцам?

— Увы, нет. — Секретарь протянул Дзержинскому офицерскую книжку. — Он погиб при переходе границы. Но перед этим успел передать товарищу Мухе-Михальскому инструкции французского Генерального штаба балаховцам — их сейчас переводят.

— Пусть поторопятся, — на жестко очерченных скулах Дзержинского заиграли желваки. — Они могут стать серьезным козырем в наших переговорах с Францией.

Секретарь вытянулся в струнку.

— Шестоперов, — прочитал Дзержинский. — Подполковник.

Удостоверение было потрепанным, не раз промокшим, с темной, едва различимой фотографией.

— Да, жаль, что этот офицер погиб столь несвоевременно. Вы, кстати, проверяли его личность?

— Мало что можно сказать. Скорее всего — обычный службист. В архиве Ставки о нем почти не сохранилось бумаг. В шестнадцатом году награжден «Станиславом с мечами». Как удалось узнать, в последнее время состоял квартирмейстером штаба дивизии Бэй-Булак-Балаховича, несколько дней назад исчез.

— Жизнь порой бывает очень несправедлива. — Дзержинский встал из-за стола. — Ну что ж, хоть похоронить его следует как красного командира — с воинскими почестями.

— К сожалению, и это невозможно.

— Почему?

— Конь, испугавшись, понес. Его обнаружили только на следующий день в десяти верстах от места перехода. Тела не нашли. Там — в округе — много болот, конь был в тине…

— Обидно. Но что поделаешь. — Дзержинский помолчал, склонив голову. — И все же, согласитесь, очень симптоматично, что люди честные, независимо от их былой принадлежности к офицерству, всеми силами пытаются вернуться на Родину. Вот и этот капитан Тимошенков — тому еще одно подтверждение.

— Так точно. Ганин сообщает, что его подопечный радуется возвращению, как ребенок. Они объездили весь Ленинград и округу. Тимошенков рассказывал ему о своей жизни, об учебе в институте, о сражениях, в которых довелось участвовать. За прошедшие дни он встретился с несколькими знакомыми — в основном по студенческим годам, и уже начал собирать группу для возрождения бронетанкового бюро. Ганин постоянно был рядом, ничего предосудительного не заметил. Завтра они выезжают в Москву. Тимошенков готов предоставить нам архив Кречетникова.

— Архив действительно столь важен?

— Кречетников был воистину гениальным конструктором и к семнадцатому году полностью курировал разработки в области бронетехники в России. Его бумаги могли бы дать мощный толчок нашему танкостроению. А как утверждает товарищ Троцкий, именно бронированный танковый кулак сметет империалистическую нечисть в будущей войне за освобождение мирового пролетариата.

Дзержинский поморщился от трескучей риторики. Ему, совсем недавно входившему в состав созданного «про запас» правительства советской Польши, было хорошо известно, чего стоят на деле посулы скорой победы Красной Армии над мировой буржуазией и что бронированного кулака Советов пока что нет и на мизинец. Сегодня, увы, речь шла не о грядущих победах, а о сохранении завоеванного. И тут все, что могло помочь усилиться и выстоять, было на вес золота.

— Очень хорошо, — задумчиво сказал Дзержинский. — Даже если этому SR-77, кроме вербовки Тимошенкова, ничего не удастся, он уже достоин награды.

— Феликс Эдмундович, — секретарь вытащил из папки новую бумагу, — перед началом доклада пришла депеша из нашего представительства во Франции. SR-77 доложил, что генерал Згурский принял его предложение и на днях прибудет в Россию. Вероятнее всего, поездом из Риги. Номер поезда, вагон и все прочее SR-77 уточнит.

— Отлично! Что же вы молчали? Вот прекрасная новость! Поезд из Риги, значит — Ленинград. Пора заканчивать миссию Орлинского. Доктора сегодня же изъять из лаборатории Дехтерева, пусть Болеслав Янович берет его и готовит им встречу в Ленинграде. Думаю, непосредственные впечатления однополчанина о нравах в Красной Армии, а также известия о Татьяне Михайловне будут для его превосходительства весьма кстати! После такой приманки он наверняка поверит в брусиловский центр. Звоните Орлинскому! Через полчаса я жду его здесь! Самое время начинать разыгрывать партию великого князя Михаила Александровича.