Внутренняя линия

— Когда вернусь, — ответил Сергей Артемьевич и двинулся к выходу, увлекая за собой соглядатая. — Здесь сейчас не поговоришь. А знаете что, я на Сухаревском рынке намедни видел замечательную кондитерскую! Давайте заедем туда, купим вкусностей и отпразднуем — сегодня как — никак день, который потом назовут днем рождения первого советского танкового бюро!

— И верно, такое стоит отпраздновать, — улыбнулся чекист. — Я сейчас автомобиль подгоню.

— Жду вас здесь. — Тимошенков с улыбкой поглядел вслед удаляющемуся Ганину.

Ему самому было невдомек, что произошло вскоре после того, как вчера он отправил телеграмму по указанному полковником Варравой адресу. Как только лента с текстом попала в руки липецкого телеграфиста, тот аккуратно сложил ее в карман, чтобы порвать и выкинуть по дороге домой, и, сверившись с приказом из Центра, быстро отстучал в ответ кодовый текст. Кроме общего подтверждения работы канала связи, в ответной телеграмме было единственное значимое слово «среда». Будь там, скажем, «пятница» — и Тимошенков пожелал бы посетить кинотеатр «Арбатский Арс». «Суббота» — пошел бы гулять на Патриаршие пруды. Но в телеграмме значилось именно «среда» — и бывшего капитана Тимошенкова неудержимо потянуло на сладкое.

Они ехали по Москве не спеша, любуясь контрастной в свете надвигающейся весенней грозы столицей.

— Так как же бумаги? — спросил Ганин.

— Полагаю, их вскорости можно будет изъять, — обнадежил Механик. — Есть одна небольшая загвоздка. Там, где они лежат, сейчас какое-то советское учреждение, пост стоит.

— Чей пост?

— Вроде НКВД.

— Ничего, я сегодня же мандат оформлю, не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь. Я вот что хотел бы обсудить…

Тимошенков замялся.

— Хотя нет. Пожалуй, нет.

— Вы о чем? — спросил Ганин.

— Как-нибудь в другой раз. Вот, кстати, и кондитерская.

Ганин нажал тормоз.

— Ну, как знаете…

— Давайте чуть позже.

Из приоткрытой двери с причудливыми узорами в стиле модерн, выгравированными на стекле, умопомрачительно пахло сдобой. На двери среди виньеток еще читалась надпись «Мой каприз», заклеенная облупленной полоской золотой фольги, поверх которой шло куда более актуальное название «Красный пирожок». Переживший революцию колокольчик звякнул, вызывая у хозяина за прилавком рефлекторную широкую улыбку:

— Добро пожаловать!

— Добрый день. А скажите, пожалуйста, у вас есть пирожное наполеон?

— Конечно.

— У вас Наполеон I или Наполеон III? — шутливо продолжил Механик.

Хозяин улыбнулся еще более радушно:

— Судя по тому, как недолго живут мои пирожные, это Наполеон II. Если пожелаете, есть упаковка к чаю. Для вас — всего двадцать копеек!

— Благодарю, заверните. — Тимошенков взял пакет и, поклонившись, вышел.

Ганин, еще раз пристально оглядев кондитерскую, — за ним.

«Пароль — отзыв верный, — на всякий случай проверяя себя, вспоминал Тимошенков. — Значит, встреча в восемь вечера. Неужели он здесь? Как быстро!»

— Вы все-таки чем-то взволнованы? — садясь за руль, спросил Ганин.

— Да, — признался Сергей Артемьевич. — Вот думаю… — он забарабанил пальцами по стеклу, — как бы это сказать…

— Говорите начистоту.

— Понимаете… Ну хорошо, действительно начистоту. В портфеле Кречетникова бумаги на многие миллионы фунтов стерлингов или, если хотите, долларов. Я твердо решил остаться в Советском Союзе, но у меня семья в Париже. Не знаю, удастся ли убедить их перебраться сюда. Пока руководство завода «Рено» не осведомлено о моем решении, оно выплачивает жене хорошие деньги. Но стоит им только узнать, супруга и дочь останутся без гроша. Мало того, вам, должно быть, известно, как относятся в белой эмиграции к семьям тех русских, что пожелали вернуться.

— Да, верно. У вас есть какие-то соображения на этот счет?

— Я однажды разговаривал с нашим общим другом, Протасовым, по поводу возможной судьбы документов. Не знаю, затрагивал ли он этот вопрос… Надеюсь, вы в курсе наших переговоров…

— Вы хотите продать бумаги за рубеж?

— Тогда бы мне не было смысла оставаться здесь, — усмехнулся Тимошенков. — Только мы втроем представляем себе реальную ценность документов. Если мы с вами без свидетелей их извлечем, никто не узнает, что именно лежало в портфеле.

Одного патента на стабилизацию орудия во время движения танка хватит для того, чтобы безбедно жить до конца дней. Мы не возьмем много, но даже трети от того, что есть, нам с вами и Протасову будет за глаза. Я верю, что советская власть пришла всерьез и надолго. Но и вы поверьте мне: я видел, с каким упорством белая эмиграция готовится к реваншу. Не думаю, чтобы вам помешала кругленькая сумма, лежащая, ну скажем, в Женевском банке на номерном счету.

Ганин прищурился и задумчиво тронул щеточку усов.

— А если я скажу «нет»?

— Ну, еще неизвестно, смогу ли я найти портфель Кречетникова… Прошло столько лет, все так изменилось…

Да поймите же — у нас с вами общие интересы! Никто не может сказать, как жизнь повернется и что будет завтра. Если возможно, лучше подстелить соломки.

— Лучше, — тихо повторил Ганин. — Ладно. Я с вами.