Внутренняя линия

— Не будет, Юй Лун. Так вот, запоминай. Когда-то этот мир был создан нашим общим предком, имя которого неназываемо, ибо он есть начало и конец всего. Он сделал нас правителями в мирах своих, и мы, видя могущество его, сами начали порождать миры. Здесь наш род числится древнейшим. Царская династия Ся — так именовали род Лунов — правила еще тогда, когда вокруг народы почитали камень и палку самым изощренным оружием, а тайным знанием считалось умение добывать огонь. Мы подарили людям все то, чем они нынче гордятся, и когда дети встали на ноги и смогли ходить, не держась за руку, мы ушли в сторону, посадив на трон первый человеческий царский род. Мы живем в мирах, созданных нашим сознанием и сознанием Первоначального, не для того, чтобы править, ибо ни одно земное правление не есть то, за что себя выдает. Мы здесь, чтобы направлять.

— Я не понимаю этого.

— Молчи и запоминай. Ты, должно быть, слышал в детстве сказки о драконах, которым в жены отдают прекрасных девиц?

— Ну конечно! Святой Георгий, покровитель рыцарства…

— Да-да, это была забавная история. Как-нибудь тебе или твоему потомку я напомню, как все обстояло на самом деле. Так вот, мой дорогой внук, от трех твоих дядьев, Лай Гуна, Юй Ши и Фен Бо, в этом мире имеется довольно обширное потомство. Однако же моя любимая дочь, Даньму, за все прошедшие тысячелетия возжелала только одного мужчину. У вас его зовут Геркулесом, или Гераклом…

— Погоди, погоди, Лун Ван, — скороговоркой выпалил Згурский. — Это же рассказ Геродота: Геракл в дикой Киммерии был спасен от ужасной бури змееногой женщиной, — воевода замялся, — по имени Ехидна…

— Ее звали Даньму, дорогой внук.

— Она породила Скифа…

— Именно так.

— Но это лишь миф!

— Миф, если ты желаешь держать свой ум, как реку, в известном русле. Но коль уж ты признал, что не в силах понять очевидное, запоминай. После — запишешь.

— Зачем мне писать все это?

— А вот зачем. Жить ты будешь долго. Пройдешь через множество бед и напастей, будешь терять близких и терпеть лишения, но проживешь более, чем уже годов отмерял. Когда вернешься домой, породишь сына, а от него в восьмом поколении вновь придешь в этот мир. Пред тем как преставиться, повели схоронить тебя в потайном склепе.

— Каком еще склепе?

— Есть на твоем подворье местечко заветное — нешто забыл?

— О схоронном лазе говоришь?

— О нем самом. Тебе ж возле него царева человека с ответом ждать велено было.

— Верно…

— Конечно, верно. Мы — Луны — живем всегда и везде, в одно время. Как умрешь, пусть в склеп твой положат рассказ об этой встрече — на грудь, чтобы в руках ты его сжимал. И об этом велении в пергаменте напиши. Вот, собственно, и все.

— Нешто все? — Згурский с подозрением поглядел на хозяина каменных хором.

— И все. А теперь возвращайся к друзьям и соратникам. Можешь отсель ехать в Бейджин. А можешь и не ехать. Если первое выберешь — толку чуть: скоро того императора, что нынче в заветном городе заперся, повстанцы в прах обратят и все его царство разрушат до основания. Ну а затем из северных земель придут чужестранцы и завоюют Бейджин. Так что посольство нынче слать без толку.

— И все же я исполню волю государя.

— Оттого, что тот спит и видит жизни тебя лишить?

— Да.

— Истинный Юй Лун! Езжай, но помни — этим ты уже изменяешь мир.

Май 1924

Предрассветные сумерки дышали свежестью. Огарок луны криво и уже почти незаметно висел на светлеющем небе. Судаков недовольно косился на ждущий пробуждения солнца небосвод, досадуя, что с каждой минутой тот становится все светлее и светлее.

— Вот, спрашивается, что бы не пустить здесь московский среди ночи?

Вопрос этот был обращен в никуда. Петр Федорович просто хотел разрядить обстановку, но от раздражения, с которым он кинул в пространство эти слова, настроение у присутствующих стало лишь тягостнее.

— Не бойтесь, — глядя на испуганно расширенные глаза Татьяны Михайловны и ее дочери, тихо сказал бывший начальник милиции. — Все ладненько пройдет, вот увидите.

Его спутницы кивнули, но без особой уверенности.

— Значит, давайте еще раз, — понимая, что необходимо занять чем-то полезным этих кисейных барышень, четко заговорил Судаков. — Товарняк должен здесь пройти минут через двадцать. Когда я услышу, что он идет, завалю во-он то дерево.

— Но ведь грохот взрыва в такую рань будет слышен по всей округе.

— Извиняйте, Татьяна Михайловна, руками я дерево не выдерну и на пути не уложу. А что слышно будет — ну так мало ли чего тут рвется. За военные годы много хламу железного в здешних краях осталось. Кое-что и рвется, не без того. В восемнадцатом, почитай, грибов тут меньше было, чем того мусора. — Судаков напустил на себя пренебрежительный вид.

Он и без напоминания знал, что шум может привлечь к месту остановки поезда незваных гостей. Но там, где умолкали доводы разума, поднимал голову бесшабашный русский «авось».