Внутренняя сторона ветра

«Не иначе как дети настоящие тупицы, если с матерью такое творится!» – заключила Геро и в этот момент задела рукой стакан. Несколько капель упало ей на платье. Она посмотрела на это место, заметила пятно, расползавшееся по ткани, и стала быстро прощаться. При этом у нее было впечатление, что ее ногти растут с головокружительной быстротой.

На Васиной улице Геро купила две большие тетради и в тот же вечер подготовила их для занятий со своими будущими учениками. Руководствуясь тем, как ее учили в детстве, она разделила каждую страницу на две части вертикальной линией. В правый столбец следовало вписывать настоящее время и прошедшие времена французских глаголов. Левый столбец был предназначен для будущего времени, сослагательного наклонения и партиципа, который означает действие, происходящее одновременно с главным.

На улице зимняя сырость смешивалась с летней, и комнаты во всех домах источали прошлогодние запахи. Геро взяла тетради и отправилась на первый урок на Добрачину улицу. Когда она поднималась на третий этаж в квартиру Симоновичей, у нее болели «чертовы укусы» на ступнях.

– Скажи мне, какой сегодня день, только честно! – спросила она у своего питомца, глядя на него, как змея на лягушку. Он потупился от смущения, она увидела, как он весь покрылся каким-то странным потом и снова повернулся к ней задом.

Мальчик подвел ее к столу, вокруг которого стояло три зеленых стула; в темноватой комнате днем горел светильник, а по ночам его гасили, потому что в такое время там никто не бывал. Некоторое время спустя они пили чай, и она смотрела, как мальчик ногтями крошит над чашкой кусок сахара, а потом сосет пальцы, потом они начали заносить в новую тетрадь первые французские глаголы. На столе рядом с их чашками стояла и третья, однако она осталась неиспользованной.

– Ты боишься смерти? – неожиданно спросил мальчик у Геро.

– Я о смерти не знаю ничего, кроме того, что я умру в двенадцать часов и пять минут.

– Как это «в двенадцать часов пять минут»?!

– Очень просто. Все Букуры в моей семье были минерами. Мины они устанавливали с таким расчетом, что те взрывались в полдень, и об этом все знали там, где они работали, – на рудниках, на строительстве железной дороги и так далее, поэтому люди всегда прятались, когда начинало бить полдень. Если мина не взрывалась, кто-то из Букуров в двенадцать часов пять минут должен был пойти проверить, что не сработало. Так они обычно и умирали.

– А как же ты умрешь в двенадцать часов пять минут, если ты не минер?

– Очень просто. В двенадцать часов химический институт, в котором я учусь, закрывается. Все опасные опыты, которые нам делать запрещено, я оставляю на после двенадцати и, когда все уходят, зажигаю первую горелку.

Все говорят, смотри, как бы и тебе не подорваться в двенадцать часов пять минут... А теперь будь любезен, вернись к своему уроку, в противном случае ты никогда не станешь самостоятельным человеком: до старости будешь чихать по-отцовски, а зевать по-матерински...

Говоря все это, Геро смотрела на третью, неиспользованную чашку и вторую тетрадь, которая лежала на столе напротив третьего стула, и чувствовала разочарование из-за того, что второй ребенок так и не появился, потому что и в газете, и в разговоре с родителями о детях говорилось во множественном числе, чему соответствовало и денежное вознаграждение.

«Что-то они мудрят», – подумала она, задала на дом следующий урок и спустилась на улицу под дождь, наступая на «чертовы укусы», которые разболелись еще сильнее. Ее ступни горели огнем.

Между тем не успели они сгореть, как случилось нечто неожиданное. Месяц приблизился к концу, наступило время собачьих свадеб, и как-то утром она обнаружила на столе в доме на Добрачиной улице конверт с деньгами. Вместо тысячи там лежало в два раза больше. То есть ей заплатили не за одного, а за двух учеников.

– Что означает эта вторая тысяча динаров? – спросила она мальчика.

– Это за Качуницу.

– За какую еще Качуницу?

– У нас есть Качуница.

– Сейчас как наподдам тебе! Кто такая Качуница?

– Моя сестра, – ответил мальчик и рассмеялся так, что уши его убежали на шею.

– Так что ж эта твоя Качуница не появляется на уроках?

– Я бы тоже хотел это узнать.

– Неужели ты не знаешь?

– Не знаю. Я Качуницу никогда не видел. «От него толку не добьешься», – подумала Геро и добавила вслух:

– Так она существует или не существует, эта твоя Качуница?

– Откуда я знаю? Родители говорят, что существует. Мама страшно сердится, если в этом кто-то усомнится. Знаю только, что каждый день за столом накрывают на четверых, хотя место Качуницы всегда остается пустым, на завтрак для Качуницы всегда варят четвертое яйцо и про нашу собаку Колю говорят, будто это ее собака... Этой зимой меня переселили из нашей детской, родители сказали, что нехорошо, когда мальчик и девочка в таком возрасте спят в одной комнате...

Мальчик умолк, и Геро увидела, что он, не отводя взгляда, смотрит на третий, пустой стул, стоящий за круглым столом.