– Вот что ещё. У них нет детей. После девятнадцати лет, проведённых вместе, ни одного ребёнка. Конечно, это довольно неприятно.
Он знал короля. И знал, что королева думает о своём муже. Он догадывался, что отсутствие детей было выбором Бифальта, не её.
Элгарт, когда бывал в настроении раскрыть какой-нибудь секрет, говорил, что супруги так и не вступили в брачные отношения. Король отказывался разделить ложе со своей женой – самой прекрасной женщиной в обоих королевствах – а возможно, и самой умной.
Элгарт и Кламат делили с принцем невзгоды по пути в Последнее Книгохранилище. Они были друзьями. Элгарт знал, что может положиться на благоразумие Кламата. И тем не менее Кламат не всегда доверял раскрываемым Элгартом секретам.
Было видно, что тема бездетного брака короля Бифальта заинтересовала Матта. Но Кламата смущали мысли об этом. Не сумев придумать какого-нибудь легкомысленного ответа, Кламат продолжил рассказ.
– Ещё нам докучают жрецы, сказал он, словно пожимая плечами. – В Беллегер они пришли из Амики, но они не амиканцы. Они, скорее, прошли через земли Амики, явившись из какой-то неизвестной страны. Они проповедуют мир, но проповеди их смущают людей. Они говорят о боге над богами, об одном боге, о нескольких богах или о многих богах – и они говорят это людям, которые вообще ничего не слышали о подобном. Людям, которые не понимают, зачем богам нужны жрецы.
Эта новость удивила Матта. Пастух поднял брови и слушал теперь с бо́льшим вниманием. Но вопросов не задавал.
– Это причина ещё одного разногласия между королём Бифальтом и королевой Эстией, – сказал Кламат, по-прежнему обращаясь к Маттину. – Её величество не заинтересовали жрецы и их религия, но она не видит в них вреда.
– Постой, старина, – перебил его Матт. – Я не понимаю. Что за «боги»? И заодно уж расскажи, что это за «жрецы». Ты не говорил о них, когда приходил к нам в прошлый раз.
Кламат и сам хорошенько не понимал, в чём и не преминул признаться:
– Они недавно в Беллегере. Я и сам толком не знаю. Всё это порядком озадачило меня.
Мне говорили, что боги – это что-то вроде живой магии. – Это было объяснение Элгарта. – Или олицетворение магии. Или, возможно,
Жрецы, в этом я ручаюсь, – продолжал Кламат уже более уверенно, –
Это всё, что я знаю. Меня и самого это смущает. По моему разумению, магия – природная сила, такая же естественная, как ветер или молния. – примеры были у него наготове, Кламату приходилось уже говорить об этом. – Ветер в одном месте дует с такой силой, что разрушает дома, а в другом это лёгкий бриз. Молния бьёт, где хочет, – или где может – не делая различий. Талант теургии похож на силы природы.
Я не понимаю, зачем разговаривать о богах и зачем становиться жрецом.
Но, – Кламат вернулся к вопросу Маттина, – разногласие между королём Бифальтом и королевой Эстией особое. Некоторые из наших хотят, чтобы один из жрецов, их архижрец, получил место в тайном совете короля. Королева согласна с этим. Если этот архижрец, утверждает она, будет говорить от лица народа Беллегера или народа Амики, его голос будет услышан. Но король против.
Бифальт редко объяснял причины, по которым он соглашался или не соглашался с чем-либо. Впрочем, в частной беседе Кламат услышал от короля, что в тяжёлые времена люди становятся похожи на овец. Они разбредаются кто куда, превращаясь в лёгкую добычу. Или собираются вместе и несутся навстречу своей погибели. Тогда его величество сказал так: «Я не доверю моё стадо чужакам. Особенно таким чужакам, которые не несут ответственности за свои слова. Их бог или боги слишком уж похожи на магистров библиотеки».
Какое-то время Матт и Маттин сидели молча. Обеспокоенный взгляд Матта блуждал по комнате от камина к кухонному очагу, от склонённой над посудой спины Матты к дверям, ведущим во двор. Каждый раз, когда его взгляд скользил по забытому над камином ружью, вокруг его глаз резче проявлялись небольшие морщинки.
Пока Кламат рассказывал, Маттин опустил глаза, словно заинтересовавшись своими лежащими на столе руками. Да так внимательно смотрел на них, будто хотел увидеть, как они побледнеют под тёмным слоем загара. Плечи его приподнялись – он с силой прижал ладони к доске стола.