Внутренняя война. Том 1

За крестом стоял мужчина. Голый. Высокий, как крест. Он стоял лицом к собранию, обхватив руками ветви креста. Чтобы рассмотреть своих поклонников, он склонил голову набок, и это напомнило Элгарту четверть круга на кресте над дверью.

Мужчина был безупречен, воплощение человеческой славы, силы и красоты. Каждая мышца его мощных рук и ног (то, что было видно собравшимся снизу) была тщательно вылеплена. Его волосы ниспадали идеальными волнами. Черты его лица, форма рта, мерцание пронзительного взгляда – всё это говорило о силе, величии, превосходстве.

И всё же это была статуя, а не живой человек. Нечто, отлитое, сформованное или выкованное из блестящей бронзы, не рождённое. Грудь человека за крестом не вздымалась. Мерцание зрачков было иллюзией, вызванной отражением света.

Глазами служили рубины, приобретшие кровавый оттенок в пламени ламп. Зубы были выполнены из слоновой кости. Всё остальное – из металла. Лицо статуи казалось одновременно скорбным и насмешливым. Вот сейчас из глаз человека за крестом, казалось, потекут слёзы сострадания. А через миг в них уже горело безумие и презрение.

Элгарт приучил себя распознавать дурные мысли в самых простых, открытых взглядах. А здесь… Но он хорошо знал себя. Он знал, что первое впечатление часто оказывалось обманчивым. И когда он внимательно изучил лицо статуи, он не увидел в нём злобы. Как и жалости.

Он увидел властность.

Магистр Фасиль крепче сжала его руку.

Тогда человек, читавший писание, ступил из тени на свет. Магистр вздрогнула.

Он был весь в чёрном. Чёрная ряса, затянутая чёрной веревкой, на ногах – чёрные сандалии. Волосы и густая борода были цвета эбенового дерева. Брови вычерчивали на лбу толстые обсидиановые полосы. Его глаза были такими тёмными, что напоминали провалы, бездны, врата в сердце тьмы.

Его глубокий, звучный голос прокатился над собранием, но теперь в нём не было повелительных, неумолимых ноток. Он походил на тихий ветер после сильного шторма.

– Вы слышали писание, – произнёс он. – Я помогу вам понять его.

Магистр Фасиль за руку притянула Элгарта к себе. Нагнувшись к самому его уху, она быстро прошептала:

– Я должна уйти. Здесь действует теургия. Мне она неизвестна, но меня могут обнаружить. Если так случится, для меня это может стать концом.

Прежде чем он успел возразить, магистр ускользнула. Мгновение спустя дверь за ней закрылась.

У Элгарта не было дара теургии. Он не представлял, что она могла видеть или чувствовать. Зрелище скульптуры, обхватившей крест, уже не оказывало на него такого сильного впечатления, как вначале.

Жрец на помосте не подавал никаких признаков того, что заметил уход одной из слушательниц. Звучным голосом он начал:

– Мир погряз в войне. Война охватила каждую страну. Здесь идёт война между Беллегером и Амикой. Одно время это было открытое кровопролитие. Теперь это называется альянсом. Но война остаётся войной, ссорой между двумя соседями, между двумя купцами, между двумя землепашцами, между двумя воинами. Война идёт в каждой семье. Везде, где есть непослушание и неуважение, гнев и наказание, голод и неурожай, идёт война. Вы знаете это. В глубине сердец вы это знаете.

И если бы на этом всё заканчивалось. В мужчине или женщине, в каждом сидящем рядом с вами, перед вами, за вами, идёт война. В вас идёт война. В каждом из вас идёт война. И она не кончается. Не наступает спокойствие. На вершине горы, вдали от суетного мира, в полном одиночестве, эта война не прекращается никогда.

Вы знаете это. В глубине сердец вы это знаете.

Элгарт моргнул. Сияние креста и человека за ним, казалось, становилось все ярче. То ли скрытые служители храма зажигали новые лампы, то ли его собственные глаза просто устали от блеска бронзы.

– Что это за война? – спрашивал жрец. – Иногда это жажда продаж, бесконечная алчность. Она не может принести удовлетворения. Иногда это более похвальное стремление стать лучшим мужчиной или лучшей женщиной, лучшим отцом или лучшей матерью, лучшим соседом или лучшим подданным. Но и этому стремлению тоже нет конца. Одно стремление всегда ведёт к другому, к желанию идти дальше, или к желанию награды за достигнутое, или к желанию избавления от желаний. У некоторых из вас это грубая жажда любви и дружбы, но что бы там ни было, вы не утолите её.

Из такой борьбы нет выхода. Она становится неизбежной благодаря войне вокруг вас, войне рядом с вами и войне внутри вас.

Но у всех этих войн есть одно имя – нужда.

Я не говорю о неудовлетворённых желаниях, недостижимых стремлениях или безысходном одиночестве. Я говорю о такой нужде, которая стоит в основании всех этих частных нужд, о более глубоком недостатке, о более глубокой потребности. Ощущение, что тебя не пускают. Что ты единственный здесь чужак, единственный, кто не принадлежит к этому кругу. В своём сердце ты подозреваешь, что у каждого, кто окружает тебя, есть какой-то секрет, и он скрыт от тебя одного. То, что ты, и только ты один, проклят болью, которую никогда не сможешь облегчить.