К своему удивлению, принцесса Эстия влюбилась в принца Бифальта в день их свадьбы. Ей тогда было шестнадцать.
Но вовсе не сама необходимость выйти замуж повлияла на её чувства. Он был беллегерцем, а она была слишком гордой амиканкой, чтобы позволить союзу с древним врагом её народа ослепить себя. Кроме того, она была верной дочерью своего отца, чтобы верить, будто брак имеет отношение к любви.
Зал, в котором проходила церемония, тоже не впечатлил принцессу. Он был намного меньше, чем королевский зал её отца в Жажде Амики, и намного скромнее. И принцессу совсем не поразило количество собравшихся – поражаться было просто нечему – или одежда гостей и свидетелей, большинство из которых были одеты в поношенные платья, как бывает у жителей королевства, разорённого долгой войной. Не было ни сверкающих труб, ни поющего в экстазе хора – музыки вообще не было.
Раньше великолепие её собственной одежды по сравнению с одеждой беллегерцев, возможно, и заставило бы принцессу чувствовать себя уверенно под взглядом толпы придворных бывшего вражеского королевства. Теперь всё было по-другому. На самом деле, принцесса позабыла о жемчугах в своих волосах, вокруг шеи и запястий, о нанесённых на веки тенях, которые придавали её сияющим глазам больше выразительности, об утончённой элегантности своего платья.
Да и сама церемония была короткой, почти формальной: сложное сочетание беллегерских и амиканских традиций, составленное канцлером короля Смегина и земским начальником короля Аббатора. Эстия знала земского начальника: он участвовал в мирных переговорах и организовал приём Эстии в Кулаке Беллегера. Но он был для неё только пожилым мужчиной с добрыми глазами, очень обходительным пожилым мужчиной, и не более того. Впрочем, принцесса подозревала, что её отец поручил канцлеру Постерну как можно сильнее упростить свадьбу. Слово «любовь» не произносили.
И действительно, не было ничего, что могло сбить с толку молодую шестнадцатилетнюю девушку, убедить её, что она влюблена в мужчину, которого должна бы презирать.
Тем не менее первый же её взгляд на принца Бифальта, когда он встал рядом с ней во главе собрания, погубил её. Перед тем как покинуть Малорессу, принцесса пообещала себе, что стерпит этот брак ради Амики и ради своего отца. Теперь она вдруг поняла, что хочет этого брака.
Во внешности принца Бифальта не было ничего примечательного, равно как и в нарядах его подданных, как и в тронном зале Беллегера. О да, воинский нагрудник и шлем ярко сверкали. Их отполировали особенно тщательно. Коричневая рубашка, брюки и сапоги принца были опрятны и прекрасно скроены и сшиты. Атлетическая фигура, уверенные движения, точёные черты лица скорее указывали на решительность, чем привлекали внимание своей красотой. Принц Бифальт явно не был принцем из сказок и девичьих мечтаний. Как и сам Кулак Беллегера, как и комнаты, отведённые принцессе, её семье и свите, – принц выглядел так, словно в его жизни существовала только цель, он был похож на вещь, которую изготовили для повседневных нужд, а не для украшения дома. Создавалось впечатление, что он запросто отправится со свадьбы в бой, даже не сменив платья.
И всё же
То, что зародилось тогда в её сердце, Эстия назвала «любовью», потому что это было то самое чувство, которого с нетерпением ждёт девушка возраста принцессы. Но теперь, оглядываясь в прошлое, уже с большим жизненным опытом, лучше понимая и себя, и людей, королева Эстия догадывалась, что произошедшие с ней изменения не были такими уж внезапными, как казалось тогда. И теперь она могла бы назвать множество чувств, овладевших ею во время свадьбы и после неё.