– Принц Лоум сделал все возможное ради вас. Этого оказалось недостаточно. Я могу сделать… – он почти выдал себя. – Сила, которую я представляю, может сделать больше.
– Если это правда, – настаивал отец Скурн, – у этой силы должно быть больше влияния, чем у брата короля. Что же это, сын мой?
– Отец. – Элгарт вздохнул и попытался объяснить. – Как часто вы напоминали своему собранию, что Беллегер и Амика все еще воюют друг с другом? Как часто вы проповедовали, что Беллегер находится в войне с самим собой? Или что каждый беллегерец находится в войне с самим собой? Многие из нас – очень многие – раздражены игом, которое наложил на нас король Бифальт. Некоторые из нас известны ему. В отличие от принца Лоума, некоторые из нас пользуются уважением как частные советники короля. – Рискнув еще раз, Элгарт выбрал имя, назвать которое, по его мнению, было сейчас безопасно. – Один из них – Крикин, начальник переписей. – Насколько Элгарту было известно, этот человек находился в пятидесяти лигах от храма, где усердно подсчитывал численность деревенских жителей. – При его поддержке и при поддержке других мы можем обещать архижрецу, что король его выслушает.
Жрец все еще хмурился, но теперь Элгарт полагал, что он может определить выражение лица отца Скурна. Это была алчность. Он так сильно жаждал встречи архижреца Маха с королем, что не мог этого скрыть.
– Очень хорошо, сын мой, – согласился жрец. – Он и в самом деле
В одно мгновение жрец словно бы растворился во мраке помоста. Не прошло и двух мгновений, как он исчез.
Когда дверь, спрятанная в стене по ту сторону возвышения, открылась и свет лампы из коридора, в который она вела, осветил помещение храма, Элгарт без колебаний присоединился к отцу Скурну.
Комната в конце коридора была ярко освещена: с полдюжины свечей, столько же ламп и два факела были закреплены на противоположных стенах. Но запаха дыма не было, как не было и запаха горящих фитилей и лампового масла.
Элгарту уже не нужны были доказательства того, что жрецы имели доступ к магии. Возможно, сами они не были теургами, но могли использовать для своих целей некие неведомые силы.
Он провел довольно много времени в Последнем Книгохранилище, чтобы знать, что теургия не ограничивается Казнями. В целом его знаний было достаточно для понимания, что он при этом не имеет ни малейшего представления о том, каковы пределы теургии. Если магистр Авейл говорил в сознании принца Бифальта с громадного расстояния – если какой-то маг мог издалека защитить принца от удара молнии или от случайной гранаты, –
Конечно, должна существовать какая-то уловка. Некое орудие.
Элгарт был напуган больше, чем признавался сам себе. У него не было никакой защиты от магии, кроме грубой силы. Казалось, он чувствовал усталость только потому уже, что отец Скурн предположил, что он устал.
Исподволь он проверил клинок в надежно скрытых ножнах. Будто подтягивая штаны, Элгарт проверил свой пояс и прикрепленную к нему тонкую проволочную гарроту.
Комната была просторнее той, где жрец разговаривал с Элгартом и магистром Пильоном, но не намного. Практичная мебель, но не для аскета, а для того, кто любит удобство, правда, без роскоши: кровать у одной стены, письменный стол – у другой, небольшой столик на козлах и несколько стульев в центре. На столе – чернильница и пара перьев. Ни бумаг, ни каких бы то ни было книг.
На стуле за столом сидел старик, среднего роста и довольно тучный. Его волнистая борода и длинная грива волос были белы, как одежды служительниц Духа. Чувственные губы говорили о приверженности старика к безделью и красивой жизни, а широко расставленные глаза разоблачали в нем распутника. Они придавали ему вид человека, который сходит с ума от отвергающих его девушек. Но нос старика совсем не подходил этим глазам. Элгарт сравнил его нос с деревянным колышком, вбитым в землю, чтобы скрутить и обуздать страсти своего хозяина, не дать им сбить его с пути. Пока он сидел, нельзя было определить, что скрывается в его позе – сила или слабость.
Но больше всего привлекли внимание Элгарта руки этого человека. Большие и тяжелые, с толстыми костяшками и пальцами, способными задушить, они выглядели так, будто принадлежали каменщику, равному силой Маттуилу, сыну первого капитана – тому, кто каждый день долбил, передвигал и устанавливал друг на друга гранитные блоки, кто каждый день менял мир. Юноша с такими руками мог бы сломать стол, просто сжав кулаки.
Взглянув на жреца, старик спросил:
– Искатель истины, отец? – Его голос странным образом вызывал ассоциации с жидкостью. Казалось, он плескался, как ручей, бурлящий между камнями.
– Нет, архижрец, – ответил отец Скурн, голосом глубоким, как голос оракула. – Этот человек утверждает, что может организовать аудиенцию у короля Бифальта.