Внутренняя война

Обычно во время поездки на такси Эми просматривает вместе с Паксом главные темы учебного блока. Сегодня она молчит и составляет в уме письмо к начальнику кадровой службы, который не счел нужным предупредить ее ни о возвращении Жерома Телье к перевозкам, хотя тот был переведен на работу в офисе, ни о том, что Телье будет присутствовать на занятии. Наверняка проблема лишь в том, что ее кабинет — в дальнем углу коридора и власти у нее не так много. Она растравляет обиду, но знает, что ничего не напишет, — иначе надо объяснять, почему Телье так много для нее значит, почему ей надо готовиться, чтобы снова его встретить, почему у нее так перехватило горло. Немыслимо. Она никому не скажет об этом ни слова.

По прибытии в учебный центр она оставляет Пакса расплачиваться с шофером, а сама спешит в класс. Кивает участникам, ищет глазами табличку со своим именем, садится и демонстративно погружается в свои записи, поставив сумку на колени в надежде прикрыть мокрое пятно на блузке. Второй актер, приглашенный Элизабет в качестве напарника для скетчей, уже на эстраде и расставляет реквизит. Это молодой артист, только что выпустившийся из театральной школы, он держится раскованно и несколько самоуверенно, как бы давая понять, что он на такой работе не задержится, уж он-то быстро покорит настоящие подмостки и будет подписывать автографы, а не листы почасовой оплаты. Он ходит туда-сюда, пробует голос, пытается перехватить взгляд Эми, но тщетно, она сейчас далеко. Зато Пакс сразу распознает уловку. Еще бы: этот парень — он сам, только лет на двадцать — тридцать моложе и еще смазливее. Он точно так же при случае оттачивал шарм, без счета тратя энергию, свойственную лишь молодости, — нахальный, свободный, бесстрашный и сильный. Этот Томас — да, вроде его так зовут — возвращает Пакса к вечным вопросам. За долю секунды он оказывается во власти привычных демонов — властной жажды успеха, признания и любви публики; он леденеет от мысли, что целая армия юных героев готова выскочить неизвестно откуда и отобрать у него то, что принадлежит ему по праву. Он охвачен двойной ревностью. Переживает, что Эми может заинтересоваться Томасом, хотя она не проявляет к нему ни малейшего внимания, и боится уступить ему место на афише — хотя у них нет ни малейшего шанса стать конкурентами. Что за душный день, нечем дышать. Он выходит в коридор, думает про Свеберга, про фильм, который должен восстановить баланс мира — но когда? Возвращается мыслями к Эми Шимизу, Алексису Винклеру, к западне — снова замкнутый круг, — наливает воду из кулера в пластиковый стаканчик, смачивает пальцы и проводит по лбу, пытается восстановить благоразумие и покой.

Он возвращается в заполнившийся зал, — сотрудники гудят, обмениваются шуточками: чем не радость полдня разбирать правила безопасности вместо того, чтобы надрываться на погрузке, — и тут ему в глаза бросается отсутствие Эми. Ее место опустело, на сиденье ни сумочки, ни ручки, ни планшета, ни шейного платка. Она ушла, даже не удосужившись его предупредить.

— Ей что-то нездоровится; наверно, вирус, — объясняет Томас. — Она сказала, ты можешь провести занятие без нее.

Пакс обреченно вздыхает. Одно к одному, все идет прахом. И двух часов не прошло, как нежные губы Эми Шимизу целовали его и по сердцу расходились волны притяжения и пульсации. Она беспокоилась за него, предлагала даже отложить встречу с Алексисом. А потом опрокинулся кофе и появилось пятно — и словно не только на кусочке ткани. Она ушла без единого слова. Как это понимать?

— Ничего, справимся, — бросает он.

Он выпрыгивает на сцену и сразу бросает первую шутливую реплику — для затравки. Зал отвечает аплодисментами, восторженным свистом, но ему слышится череда громких оплеух. Томас тут же подхватывает текст и прибирает публику к рукам, а Пакс смотрит на пустое кресло Эми.

В полпервого, когда занятие заканчивается, приходит сообщение от Гаспара: Свеберг решил доснять еще несколько сцен с Макконахи. Так что показ фильма откладывается. Неужели от него отвернулась и кинематографическая судьба? Он даже не удивляется. Зато яснее становится нить, которую ткут парки. Она тянется от Эми Шимизу к Мэтью Макконахи через Алексиса Винклера, а связать ее может только он. И он решается на встречу с Алексисом. Теперь он чувствует себя готовым. Вину надо искупать, стыд — признавать, и по возможности вести себя достойно, и хоть как-то помочь мальчику, который столько из-за него потерял. И тогда, может быть, он найдет выход из собственного лабиринта.

Поле хлопка

Сойдя с поезда, Эми отправляется бродить в свою озябшую рощу. Воздух прохладен, колок, пронизан мелким дождем. Она не укрывается от капель, собирает в букет охапки золотисто-красных листьев, смотрит на переходы цвета, пытается думать только о них, но не получается, теперь вообще вряд ли получится.