Внутренние новеллы

За окном, как на картинке, высился ее собственный дом, похожий на крепость. За ночь на яблоне вылупились все почки, так что окон было совсем не видно, только крыша и добротные кирпичные стены. Еще она увидела машину мужа с включенными фарами, странно припаркованную у соседского сарая. Она вылезла из-под одеяла и осознала, что почему-то голая. Вдруг перед глазами защелкали ослепительные вспышки картинок из пережитой ночи. И она вспомнила как умоляла, рыдая, не давать ей заснуть, что ей страшно, и она сойдет с ума, если заснет. Как ее бесконечно поили водой. Как светловолосые Нюра и Лера горячими губами, а еще, кажется бородатый Серж, не то волоокий Артур, или высокий Денис, ласкали ее полночи. Она вспомнила, как она стонала от их ласк, а потом говорила, несла что-то несусветное. Про Володю, про их жизнь, что жила будто зомбированное существо, бродила в тумане. «Ходила туда-сюда, туда-сюда! и ничего не чувствовала! — причитала Лена, а они ее то гладили, то щекотали и смешили до слез.

Кажется Нюра ей рассказывала что-то про местных птиц, когда те запели на рассвете. «Тут по-соседству профессор жил, он умер недавно, умел речь их понимать, я у него училась немного вот, смотри!», — и Нюра тоненько засвистела. Сразу на раскрытую фрамугу прыгнула крохотная малиновка. «Познакомься, это Лена! Она теперь тут живет с вами!», — смешно пропищала Нюра. Птица посмотрела одним глазом на Лену, задорно цвикнула и упорхнула обратно в сад. Больше Лена ничего вспомнить не смогла, наверное ее сразу после братания с птицей выключило.

С нежностью и удивлением взглянув на спящих, Лена принялась лихорадочно искать свою одежду, но ничего не могла откопать среди груды чужого шмотья. Тогда она схватила с теннисного стола скомканный оранжевый сарафан, и, нацепив на ноги чьи-то мужские туфли, побежала на улицу.

У машины стоял сильно похмельный Борис с виноватым кислым лицом, очевидно, его сильно мутило. Володя же, странно прямой и неподвижный, сидел на пассажирском сиденье. Лена молча кивнула Боре и села в автомобиль. Первое, что она увидела — это его загипсованные руку и ногу, потом уже его сконфуженный и потерянный взгляд. Сразу все вопросы куда-то улетучились.

«Вовк, ты что, ты … правда слетал в Египет и прыгал там с парашютом что ли?» — удивленно спросила она, и улыбка непроизвольно заиграла всеми оттенками радуги на ее лице. Словно не поверив, что такое возможно, что его Лена, такая невероятно красивая сейчас, и вообще способна ему улыбаться, в такой-то момент, Володя совсем по мальчишески захохотал, а следом засмеялась и Ленка.

«А я думал, ты на развод подашь!» — смеялся Володя

— «Во дурак, блин», — почти кричала в ответ Ленка, и по-девичьи прыгнула ему на колени

«Блин, больно»

«Ай, прости!»

«Как упал-то? Парашют не раскрылся, что ли?»

«Да нет, раскрылся, это я со скалы прыгнул на спор».

«Во дурак!»

«Ленк, я так тебя люблю!»

«Слушай, а тут такое было, расскажу не поверишь! Мне тут крышу просто снесло!»

«Мне тоже!», — и они впервые за долгое время посмотрели друг ну друга с радостью и обожанием.

«Весна, ёпт!», — после долгого поцелуйного молчания прибавил Володя, глядя на Борьку, упавшего в соседские кусты.

20.01.15

Дмитрий Григорьев ДЕЖА ВЮ

Вся набережная светилась огнями, лишь вода и небо были темными. На одной из больших яхт играл оркестр. Классический джаз, караван. Я не мог пройти мимо. Давай посмотрим… я взял тебя за руку и потянул в сторону корабля.

Мы оказались возле пустого трапа. Ничто не мешало нам подняться на палубу. И никто не мешал.

Должна же быть какая-нибудь охрана, это же вроде не ресторан, вечно прикованный к берегу, а реальный корабль… Какая-то частная вечеринка.

Мы прошли на борт и на передней палубе увидели расставленные столики…

— Добро пожаловать, — сказала нам миловидная барышня в тельняшке, превращенной в платье, — присаживайтесь. Похоже, она приняла нас за гостей.

Мы оказались за одним из столиков. Живые музыканты, живая музыка — саксофон, гитара, бас, ударные, — может это тебя отвлечет. Музыканты были в костюмах тридцатых-сороковых годов прошлого века и музыка оттуда же. Дюковский «караван» сменила «около полуночи» Мунка. И действительно уже около полуночи… Музыка мне нравилась, все эти стандарты играли мои друзья, но музыкантов я не знал. Не знал и никого из окружавших нас людей. Публика была самой разношерстной — от какой-то молодежи хипстерского вида до солидных мужчин в дорогих костюмах, и их столь же дорогих спутниц, возраст которых сразу угадать невозможно. Но я думал о джазе.

— У этого джаза есть время рождения, но нет возраста.

Ты лишь мрачно кивнула. Тем временем, официант в накрахмаленной рубахе и темных брюках принес бокалы с красным вином.

— Мы на чужом празднике, — сказала ты, — неловко как-то.

— Раз мы здесь и нам приносят вино, — значит это наш праздник.

— Вряд ли.

— But it really gets bad, round midnight.

— Что?

— Это просто слова песни. Для контраста. Она пела о том, чтобы любимый вернулся и разогнал полуночную тоску… Ее сейчас музыканты играли….

— Вот, все как у меня, — сказала ты.