Внутренние новеллы

Надо бежать… сваливать, пока тебя не поняли, не догадались, кто ты такая. в нос ударил запах приближающийся родни. праздник намечался бурный, перемалывание костей, тосты из крови, медом и сливками зальют фарш. а на десерт — голова с понтом в сахаре. я схватила ружье и седло, и отправилась на конюшню, к Тучке. Нос защекотал жизнеутверждающий запах кумысного сена, опилок и навоза. По скрипу то ли сапог, то ли ворот Кобыла могла определить будущее и уже всё знала, она вдохнула, гигантский глоток, наполнила бока, задержала, и из топки вырвалось гулкое ворчание с паром. Тучка переступила с ноги на ногу, взгляд уперся мне в солнечное сплетение, там зиял подбитый пятый глаз. сегодня будет жаркий день. они опять что-то хотят. несколькими легкими движениями я убрала опилки и траву со спины, закинула сплющенную попону, одела седло, затянула подпругу. В шляпе подруга выглядела отлично, потертость седла подчеркивала яблочные пятна на крупе, взъерошенность гривы и густого хвоста придавала убийственный шарм. Деревенская рабочая, в ее необъятной стати прослеживался залетный арапчонок, древняя зебра и элегантная жирафа. Ладонью я осторожно прикоснулась к бархату рту, нежному и теплому, она поддержала. повод, неуместное изобретение, на седло приладила бурдюк с водой. «Пошли!» она знала куда, и прошелестела губами что-то знакомое, но трудно повторимое. небо только тронул рассвет, туман нехотя просыпался и тяжело поднимался с земли густыми хлопьями. Мы потянули носом облако, справа был рассвет, прямо — лес, привкус древесно-грибного тела ощущался на расстоянии тридцати корпусов. он медленно копошился под одеялом и спросони влажно пошмыгивал. птицы уже причесали свои перья и чистили глотки, Яроило был на подходе. Я села верхом, Туча сделала шаг, и из земли выскочил первый луч, прорезая влажный пух. План был идеальный — обойти округу, заехать в малинник и проверить стада, добить подранков и искупаться. в округе завелся лев, притом довольно своенравный, он охотился днем, в самую жару, но не убивал, а просто отрывал жертвам голову. Может это и есть чертов дарвинский отбор? — подумала я. В любом случае найти подранков было несложно. Они тупо слонялись, ежеминутно спотыкались, ломали сучья и дробили камни. Мы вошли в лес, поначалу он съёжился и затих, но вскоре привык, начал елозить. Туча шла прямо, широкими копытами, придавливая сухую листву в мох, по еле различимой нити лесной тропы.

На встречу вылетел орел, крикнул нам приветствие, разогнал последний туман мягкими крыльями, и медленно полетел над нами. Тучка тоже повеселела и прибавила. Птичьи трели, копошение и причудливые звуки растущих деревьев обрамляли упоительный воздух. Через пару часов мы прошли лес и тормознули на опушке, чтоб глазами почтить заброшенную пустыню совхоза, в свое время здесь хозяйничал народ, но разорился и администрация пригласила китайцев для обмена опытом, китайцы приехали, провели испытание новых удобрений, и уехали, а земля не родит после этого, лет пятнадцать будет стоять голая и тоскливая, её чем-то обожгли.

— Ладно, заживет… и китайцев больше не пустим.

С каждым шагом под копытами раздавали жуткий скрипящий хруст пересохшей, превратившейся в стекло земли. «С китайской поры прошло уже лет семь, и из стекла иногда выныривал какой-то сорняк, и лес пошел на поле», — успокаивала я себя, и песней проливала водой из бурдюка край пустыни. Посреди голого пупа, встретился человек забредший верхом на Пуле, как выяснилось, он окормлял это поле. Высоченный, загорелое волевое лицо несло отпечаток дольних лесовальных мест, там застыли нерв и печаль, а густые усы торчали над необычайно длинным ртом. Такие же конечности обнимали коня почти до земли. С правого плеча у него бил источник, а у левого была огненная вода. Он поздоровался по-лошадиному, кивком, мы с Тучей тоже кивнули.

— Куда ты, прелесть, — спросил он. и пошел со мной.

— Знаешь малинник, — спросил Толян, я кивнула.

— Заедем, но сначала поймаем льва, пусть расскажет, почему на дневной охоте не убивает, нехорошо как-то…