Внутренние новеллы

— А я рокабильщик, из группы «Блуждающие чакры». - сказал водитель. — Знаете?

— Нет. — ответили мы хором.

— Хо! Наша банда даже в Питере выступала, в приходе Элвиса Пресли. Там получили инструкции: больше самоиронии, парни. А нам по хрену, мы крутые. — он говорил сквозь зубы. — Сегодня играем в «Вавилоне». Приходите с гирлами.

— Не, мы в церковь..

— Да понял уже. Хо!

Расплатились, вышли. Неоновая вывеска церкви была совсем рядом. У входа хохотали юродивые. Мы показали им шиш и прошли внутрь. Посреди зала стоял, облокотившись на алтарь, молодой плечистый поп.

— Can I help you? — обратился он к нам с явной издевкой в голосе. — Желаете собороваться? а может, рукоположить вас?

— Я в армрестлинге не силен. — робко ответил я.

— Ну так и проваливайте, — усмехнулся поп. — Грядет Зверь, и нам тут слабаки не нужны.

Валентин встрял в нашу мирную беседу и спросил у батюшки, как, по его мнению, звучит хлопок одной ладонью по морде. Батюшка с готовностью засучил рукава, а затем свистнул двумя пальцами.

— Вам, ребята, надо было к католикам пойти. — сказал он, а затем провел мощный директ в середину моей грудной клетки. Трубы последних времен зазвучали у меня в голове. Как бы сквозь мутное стекло видел я Валентина, бодающего батюшку в живот, но, поскольку сзади его щекотали юродивые, он вскоре обессилел от смеха и упал на пол, где через батюшкины сапоги и умылся кровавыми слезами.

Мы вышли из церкви умытые, перевязанные, чинно осенили себя крестным знамением и направились в сторону костела.

Там отпевали усопшего, хорошо нам знакомого молодого паписта из местных татар. Покойный лежал в красивом гробу, хитро постреливая глазками. Католический фазер, напротив, выглядел несчастным и фрустрированным от того, что его прихожане тусуются вокруг гроба, чем-то обмениваясь. Мы совершенно потерялись в этой суете, но, к счастью, заметили Анатолия, который нам объяснил, что на похоронах выгоднее всего можно обменять доллары. Попросил не отрывать его от дел, так как именно сейчас котировки необычайно высоки. Но мы пали ему в ноги, требуя исповеди. Он колебался. В конце концов иудео-христианское в нем одержало победу над жидо-масонским, и он сделал знак следовать за ним. Втроем, крадучись, мы вышли из храма. На улице, за углом, в полной темноте мы признались в убийстве своих жен и последующей изнурительной для мозга мастурбации. Он, добрый человек, отпустил нам грехи, мы по очереди приложились к горлышку последней бутылки «Каберне», и Анатолий заспешил обратно в церковь досматривать свой сон.

— Ну вот, — сказал Валентин, когда мы спустились с горы на площадь Ленина и разбили пустую бутылку о гранитный ботинок Ильича. — Совесть чиста. На душе легко. С рук сошло. Я снова чувствую стремление к полу прекрасному. Тут неподалеку есть одно местечко…

— Ты имеешь в виду женское общежитие n…? — поинтересовался я.

— Конечно, — ответил мой товарищ и спутник. — Только ты стал прозаичен чрезмерно. Это не общежитие, а остров сладкогласых сирен. И я не понимаю, почему бы двум древним грекам не высадиться на этот остров?

Андрей Филимонов ГМ

(рассказ из 80-х годов)

1.

Писатели злой народ. Это широко известно. Пишут о том, чего сами терпеть не могут. Хармс — о детях, Чехов — о провинции, Полевой — о настоящем человеке.

Больше всего писатели не любят себе подобных, тех, которые тоже выпускают книги и раздают автографы на презентации. Всякий писатель горит внутри ревностью Иеговы, вот только не может извергнуть на головы читателей, изменяющих ему с другими авторами, серный огонь или устроить потоп. И слава богу! А то бы ни одного читателя не осталось.

Писатели бывают молодые, состоявшиеся и хорошие. О последних умолчим, дело темное, лишний раз доказывающее иллюзорную природу мира. Если писателя не печатают, то он всю жизнь остается молодым, правда иногда, после смерти, открывается, что он хороший. Тяжелее всего состоявшимся, которые точно знают, чего стоят, и ясно понимают, что выше головы не прыгнуть.

Писатель, о котором пойдет речь, был как раз-таки из состоявшихся. Жил в Новосибирске и назывался Гм Попов. Он начинал печататься в те далекие времена, когда на обложках книг вместо полного имени указывали инициалы автора — Нгоголь, Ас Пушкин, Ландреев, Эхемингуэй, трудноузнаваемые Эпо, Иво и Эсю, а также братья-близнецы Гманн и Тманн, украшали советские библиотеки, в которых Гм занимал свое скромное натруженное место.

Конечно, его раздражали молодые. Они перли в литературу, как в переполненный трамвай, прямо с улицы: Дяденька, а можно я тут постою рядом? Дяденька, а передайте кондуктору рекомендацию на вступление в Союз! А поменяемся местами? А вам слазить не пора? И т. д.