Внутренний голос

Раньше киностудия выглядела как храм, а сейчас – как конюшня. По коридорам ходили мутные типы, носили деньги в авоськах. Они хотели делать кино за свои деньги. И получалось. О качестве этого новодела говорить не будем. Плохое время досталось выпускникам ВГИКа.

Надька случайно выяснила, что начинающий режиссер Маша Кучкина снимает свой первый дипломный фильм. В Надькиной голове созрел план: Марк Григорьевич оплатит производство фильма, а Макса возьмут в качестве оператора-постановщика. Деньги делают все. Фильм станет дипломом Макса. Он перепрыгнет из зимы прямо в лето, минуя весну и все бюрократические условности. В том, что Макс справится, и не только справится, а даже просверкнет, Надька не сомневалась. Не сомневалась, и все. И это правильно. Начинающим надо верить и не скрывать доверия. Начинающим художником нужно восхищаться, а не критиковать. Если разводить критику, это все равно что бить по рукам. Человек теряет веру в себя и боится войти в воду. А если поверить в человека, он войдет в волны и сможет переплыть океан.

Надька верила в своего Максима и убедила Машу Кучкину. Правда, за деньги. И немалые. Маша Кучкина согласилась взять Макса. У нее не было другого выхода. Она понимала, что Макс – кот в мешке, но кот с кошельком в зубах. Без этого кошелька фильма не будет вообще. Ни плохого, ни хорошего. А Маша – молодая, тщеславная. Она хотела работать, заявить о себе.

Макс Григорьевич оплатил производство всего фильма. Не дешево, но по силам.

Судьба была на Надькиной стороне. Надька свое отплакала, и теперь настало ее время.

Фильм сняли за три месяца. Надька устроила премьеру и банкет. Все поздравляли Надьку и поздравляли Максима. Надька верила каждому слову. Душа жаждала признания, как пересохшая земля жаждет дождя. Максим стоял, скромно опустив глаза. Отсвечивал. Марка Григорьевича вообще не было заметно. Он только платил, больше от него ничего не требовалось.

На экранах фильм не появился, поскольку прокат был разрушен. Кто разрушил? Сами кинематографисты. Движимые желанием перемен, они «весь прежний мир разрушили до основания, а затем…», они хотели построить новый мир: кто был ничем, тот станет всем, но кто был ничем, так ничем и остался.

Много ошибок случилось в перестройку.

Имя Макса нигде не упоминалось, однако Надька была уверена, что Маша Кучкина возьмет Макса в свой следующий фильм. Они были команда. Но откуда-то нарисовались французы, предложили совместное производство.

В девяностые возник большой интерес к русской культуре. Горбачев открыл железный занавес, и все любопытные устремились в эту щель. Тогда было много совместных постановок. Мир без границ. Появился продюсер с кошельком. Макс оказался за бортом. Маша Кучкина его даже не предупредила об отставке. Она уже вовсю работала с новым оператором, а Макс и не знал. Сидел и ждал приглашения.

Потом узнал, конечно. Шила в мешке не утаишь.

Надька позвонила Маше. Маша подтвердила:

– Да, будет другой главный оператор. Макса я могу взять помощником оператора, и это будет не бесплатно.

– Тележку катать? – уточнила Надька.

– В том числе.

– Пошла на хер, – сказала Надька.

– С удовольствием, – ответила Маша. – Я давно там не была.

Вечером пришел Марк Григорьевич. В доме стояла траурная тишина.

– Что случилось? – спросил Марк.

– Нас употребили, – ответила Надька.

– Ты сама виновата, – вмешалась Фира. – Не надо было бежать впереди паровоза. Ты сама приучила их к деньгам, как животных в цирке приучают к подачкам. Теперь на Максима будут смотреть как на нефтяную скважину, которую хорошо бы покачать.

– У моего сына нет будущего в этой стране…

По Москве гуляли рейдерские захваты. Что это такое? Приходят бандиты и отбирают фабрики и заводы. А если кто не согласен – контрольный выстрел в лоб.

Надька боялась, что фабрику отберут, а Марка – ликвидируют. Это называлось: замочат. Был такой термин.

Марк боялся этого же самого.

Утром Надька оделась и поехала в Израильское посольство. Стояла длинная очередь. Это были люди, желающие сменить место жительства.

Перед Надькой стояла женщина в модных очках. Причина ее отъезда была сходна с Надькиной: обида. Ее сын Миша учился в шестом классе. Кто-то из учеников написал на листке бумаге «я еврей» и приклеил скотчем к Мишиной спине. Миша об этом не догадывался, а весь класс хохотал. Миша не понимал, в чем дело, и смеялся вместе со всеми.

Мишину маму потрясла не сама записка, а то, что никто из класса не сдернул листок со спины, не поставил Мишу в известность. А ведь половина класса числилась в его друзьях. Приходили в гости. Ели-пили. Мишина мама любила его друзей и старалась угодить мальчикам. Тринадцать лет – подростковый, переходный возраст, переходный, и важно, чтобы ребенок был у матери на виду. Поэтому мать делала все, чтобы Мишины друзья хорошо чувствовали себя у них дома и их не тянуло бы на улицу, в подъезды, к наркоте и водке. Мишина мама обеспечивала дружбу. И вот она – дружба.