Внутренний голос. Почему мы говорим с собой и как это на нас влияет

А можно ли общаться с собой как с другим так, чтобы нормализовать опыт? Так, словно мы узнали от окружающих, что они преодолели сходные трудности и извлекли из них урок? Я имею в виду, есть ли в структуре речи что-нибудь, что помогло бы думать о личном опыте более масштабно?

В мае 2015 года Дэвид Голдберг, бизнесмен из Кремниевой долины и супруг Шерил Сэндберг[174], главного операционного директора Facebook, трагически погиб во время тренировки на беговой дорожке. Для его жены это стало глубоким потрясением. Их совместная жизнь, ее будущее – все исчезло. После смерти мужа Сэндберг искала способы справиться с огромным горем, грозившим поглотить ее. Она начала вести дневник, описывая свои чувства, – весьма разумный выбор, ведь мы уже знаем, что эмоциональное изложение своих мыслей помогает дистанцироваться. Но есть нечто любопытное в ее выборе слов как минимум в одной из записей, которую Сэндберг опубликовала на своей странице в Facebook. Обратите на них внимание, я выделил их курсивом.

«Думаю, что, когда случается трагедия, у нас есть выбор. Ты можешь сдаться перед лицом невосполнимой потери, позволить пустоте заполнить сердце, легкие, помешать тебе думать и даже дышать. Или попробуешь найти в этом смысл».

На первый взгляд, неоднократное повторение «ты», «тебе», «твое» покажется странным. Сэндберг описывает одно из наиболее мучительных переживаний и не использует естественное для личного опыта местоимение «я». Сэндберг предпочитает «ты» – но не с той целью, о которой мы говорили ранее. Сэндберг подчеркивает универсальную природу своих переживаний. Она могла бы написать: «Кто-то может сдаться перед лицом невосполнимой потери, позволить пустоте заполнить сердце, легкие, помешать думать и даже дышать. Или же попробует найти в этом смысл».

Сэндберг не единственная, кто использовал местоимение «ты» подобным образом. Оно часто употребляется в таком контексте – в повседневном общении, в ток-шоу, на радио, в песнях. Задумайтесь, и вы заметите, что спортсмены или политики часто рассказывают о своих неудачах во втором лице, придавая тем самым универсальность повествованию.

Возникает вопрос: зачем? Особенно если речь идет о собственных глубоких переживаниях. Я и мои коллеги Сьюзан Гельман и Ариана Орвелл придумали термин «общее “ты”», или «универсальное “ты”». И обнаружили, что это еще один лингвистический прием, позволяющий психологически дистанцироваться[175].

Первое, что мы знаем об универсальном «ты»: люди используют его для обозначения норм, которые применимы ко всем, а не для рассказа о собственных предпочтениях[176]. Например, если ребенок вертит карандаш и спрашивает: «Что им делать?» – взрослый отвечает: «Ты им пишешь» (а не «Я им пишу»). Но если тот же ребенок возьмет тот же самый карандаш и спросит: «Что ты им делаешь?» – взрослый обычно скажет: «Я им пишу». Другими словами, употребление «ты» в обобщающем смысле позволяет описать универсальные процессы, а не характерные лично для вас особенности.

Мы также знаем, что люди используют универсальное «ты», чтобы осмыслить негативный опыт, оценить проблему не как уникальное событие, а как естественную особенность жизни. Именно это сделала Сэндберг в Facebook. В одном эксперименте мы предлагали участникам либо вновь пережить свой негативный опыт, либо подумать, какие выводы из случившегося можно сделать. Когда добровольцы не просто ворошили прошлое, а пытались извлечь из него урок, они почти в пять раз чаще использовали универсальное «ты». Это помогало понять взаимосвязь между личными проблемами и устройством мира в целом. Такие участники писали что-нибудь вроде: «Когда ты отстраняешься от проблемы и берешь паузу, иногда видишь ситуацию под другим углом». Или: «Ты можешь многое узнать от людей, которые смотрят на мир не так, как ты».

Использование универсального «ты» не случайно. Это еще один речевой прием для управления эмоциями[177]. Он позволяет увидеть общую картину, которой мы не замечаем, погрязнув во внутреннем диалоге. В результате мы способны сделать выводы из случившегося и почувствовать себя лучше[178]. Итак, что же случилось после того, как я поговорил сам с собой и лег спать?

Проснувшись утром, я вернулся к нормальной жизни. За завтраком я болтал с женой, обсуждая ее планы на день. Прежде чем уехать на работу, я поиграл с дочкой, а затем вернулся к своим студентам и исследованиям, которыми пренебрегал в последние три дня. Беседа с собой как с другим человеком помогла мне обуздать назойливого внутреннего болтуна. И мой мучитель, автор письма, словно почувствовав, что он (или она) теперь не имеет надо мной власти, больше никогда мне не писал. Хотя одна мысль продолжала меня тревожить.