Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа

Однако это не было проблемой Патриции. Она стойко встречала каждое новое разочарование во мне и в ситуации в целом. Она отдавала себе отчет в том, что работа с подобными переживаниями является очередным шагом на пути восстановления ее подлинной жизни в реальном мире, к чему она так отчаянно стремилась. Каждый раз, когда мы искренне обсуждали трудные вопросы, связанные с границами терапевтических отношений, то, что приносилось в жертву на одном уровне (иллюзии), возрождалось на другом уровне (отношения). Именно поэтому жертвоприношение (sacrifice) означает освящение, буквально «сделать священным» (make sacred). Во время этого сложного периода с Патрицией стало происходить нечто, что я могу назвать не иначе как возвращением ее духа в ее тело. Я хочу привести здесь одно сновидение, благодаря которому мы получили образ того, как когда-то в детстве ее дух оставил ее. Как это ни парадоксально, этот сон приснился только тогда, когда возвращение духа стало возможным.

Сюжет этого сновидения помещен в контекст воспоминаний о ее первой работе в детском приюте. Я перескажу его от первого лица, так как он был рассказан Патрицией.

Я нахожусь в доме, где, по-видимому, живет маленькая девочка, в этом доме полно юристов самых разных мастей. Так как девочка живет вместе с родителями в травмирующем ее окружении, то к производству принято дело о том, чтобы изменить условия ее проживания… и о лишении родительских прав ее родителей. Старший юрист рисует на стене некую диаграмму, в которой показан усиление тревоги ребенка каждый раз, когда мать или отец находятся рядом с девочкой. Неподалеку стоит ее бабушка, которая очень сильно ее любит, бабушка здесь для того, чтобы защищать девочку от матери и отца. В этой ситуации я исполняю обязанности социального работника. Я вижу, что бабушка хочет, чтобы ребенка забрали из этой семьи. При этом она сильно душевно страдает, но не подает вида. Она должна притворяться грубой и бесчувственной для того, чтобы создать впечатление, что в этой семье у ребенка нет никакой эмоциональной поддержки, так как она хочет, чтобы старший юрист вызволил ребенка из этой семьи. Я вывожу бабушку этой девочки из комнаты, сжимаю всю ее в крепких объятиях, потому что я хочу, чтобы она дала волю своим чувствам. Мы обе начинаем плакать. Я понимаю, что сейчас она должна переживать всю полноту своего горя. Она отдает себе отчет в том, что единственный способ спасти жизнь девочки для нее самой означает утрату.

Потом я поднимаю глаза и вижу маленькую девочку, которая смотрит вниз из верхнего окна, и в этот момент я понимаю, что этот ребенок также – я сама. Мне/ей около 4 или 5 лет. Я машу ей рукой, чтобы она спускалась вниз, и по мере того как она спускается вниз, я понимаю, что она не настоящий ребенок, а своего рода дитя-призрак. Она вся как бы соткана из эфира и воздушных пузырьков. Она спускается к нам. Я передаю ее в руки бабушки. Она может почувствовать всю нашу любовь к ней, она свободна и в безопасности.