Внутренний ребенок. Как исцелить детские травмы и обрести гармонию с собой

Не дайте мне вас обмануть.
Не обманитесь, глядя мне в лицо.
Ведь я ношу маску, тысячу масок,
и я боюсь их снять,
и все они не я.
Моей второй натурой стало искусное притворство,
но не обманитесь.
Ради бога, не обманитесь!
Я пытаюсь вам внушить, что мне ничто не грозит,
что в сердце и вокруг все солнечно и безмятежно,
что я сама уверенность, что я хладнокровно играю,
что воды спокойны и я у штурвала,
что я ни в ком не нуждаюсь.
Не верьте мне.
Да, на поверхности все гладко, но поверхность — маска,
вечно меняющаяся, вечно скрывающая.
Под ней не найти удовлетворенности:
Под ней смущение, страх, одиночество.
Но я скрываю их. Я не хочу, чтобы об этом узнали.

Меня панически страшит мысль обнажить свои слабость и страх.
Поэтому я отчаянно создаю маски и прячусь за ними,
за вычурным фасадом беспечности,
который помогает мне притворяться,
скрыться от взгляда, который все понимает.
Но именно в этом взгляде спасение, моя единственная надежда, и я это знаю.
Конечно, если за взглядом следует признание,
если за ним следует любовь.
Лишь это способно освободить меня от себя самого,
от собственных, мною построенных тюремных стен,
от барьеров, возводимых с таким упорством.
Лишь это убедит меня в том, в чем я не могу заверить себя:
что я правда чего-то стою.
Но я не скажу вам об этом. Я не осмелюсь. Я боюсь сказать.
Я боюсь, что за взглядом не будет признания,
что за ним не будет любви.
Я боюсь, что вы станете хуже обо мне думать, что начнете смеяться
и ваш смех убьет меня.
Я боюсь, что где-то в глубине я — ничто, что я просто негоден
и что вы увидите это и отвергнете меня.

Поэтому я веду свою игру, отчаянную игру притворства,
держу фасад уверенности
с дрожащим ребенком внутри.
Так начинается блестящий, но пустой маскарад,
И моя жизнь превращается в ширму.
Я веду с вами учтивые, поверхностные, праздные беседы.
Я говорю обо всем, не рассказав ничего,
и не говорю ничего из того, что все для меня,
из того, что плачет во мне.
Поэтому, слушая эту рутину,
не обманитесь словами.
Прислушайтесь, постарайтесь уловить то, о чем я молчу,
о чем я хотел бы сказать,
о чем я должен сказать, чтобы выжить,
но не могу.

Я не люблю прятаться.
Я не люблю играть в поверхностное притворство.
Я хочу прекратить эти игры.
Я хочу быть подлинным и непринужденным, хочу быть собой,
но вы должны мне помочь.
Вы должны протянуть мне руку
даже если это последнее, чего, как кажется, я хочу.
Лишь вы способны стереть с моих глаз пустой взгляд живого мертвеца.
Лишь вы способны призвать меня к жизни.
Всякий раз, когда вы добры, и мягки, и ободряете,
каждый раз, когда вы пытаетесь понять, потому что вам не все равно,
мое сердце обретает крылья,
очень маленькие,
очень слабые,
но крылья!
В вашей власти коснуться меня и вернуть мне чувства,
вы можете вдохнуть в меня жизнь.
Я хочу, чтобы вы это знали.

Я хочу, чтобы вы знали, как вы важны для меня,
что вы можете быть творцом — клянусь, творцом —
человека, который — я,
если только решитесь на это.
Лишь вам по силам разбить стену, за которой я дрожу,
лишь вы можете снять с меня маску,
лишь вы можете вернуть меня из сумеречного мира паники и неуверенности,
освободить из одинокой тюрьмы,
если только вы так решите.
Пожалуйста, решите. Не проходите мимо.
Вам это будет несложно.

Долгая убежденность в своей никчемности создает крепкие стены.
Чем ближе вы ко мне подходите,
тем больше я способен на слепой удар.
Это неразумно, но, что бы ни говорили о людях книги,
я часто неразумен.
Я сражаюсь против того, к чему взываю.
Но я слышал, любовь сильнее самых крепких стен,
и в этом моя надежда.
Попытайтесь разрушить эти стены
твердой рукой,
но будьте нежны,
ведь ребенок очень чувствительный.

Кто я такой? — спросите вы.
Я тот, кого вы очень хорошо знаете.
Ведь я каждый мужчина, которого вы встречаете,
и я каждая женщина, которую вы встречаете.