Внутри

«Мама, я получил твое сообщение. Я понимаю, что ты волнуешься, но, пожалуйста, прекрати. Я пробуду в Марокко еще неделю и вернусь в октябре, как и обещал. Что бы ни происходило в стране, меня это не касается, уж не знаю, что ты там насмотрела по телевизору.

А еще мне не нравится, что ты снова заговорила о Кате. Хватит, я серьезно! Сколько раз мне нужно повторить, что мне это неприятно, чтобы ты наконец перестала? Ничего уже не будет как раньше, это очевидно.

Я знаю, что ты скучаешь по ней. Я тоже по ней скучаю. В будущем, если очень повезет, мы с тобой оба ее увидим. Но пока не закончится этот кошмар, ни ты, ни я не имеем права втягивать ее в это. Ты знаешь, на что я пошел, чтобы уберечь ее. У меня не хватит сил сделать это снова, так что, пожалуйста, не усложняй мне задачу. Мне важно знать, что она есть в этом мире и что, может быть, мы еще встретимся.

У меня все в порядке, я справляюсь. Я вижу его все реже. И все остальное — ты знаешь, что. Мне кажется, я научился это преодолевать. Я выдержу, а ты не волнуйся, скоро я вернусь домой».

Дальше — подпись и дата. Он написал это письмо пять лет назад — до того, как его объявили сумасшедшим и до той страшной аварии.

Я прочитала письмо один раз, потом — еще и еще, и даже когда я убедилась, что не пропустила ни одной буквы, ни одного слова, я продолжала смотреть на него, не зная, как это понять. Сердце билось быстро-быстро, напуганное новой правдой — но и обнадеженное ею.

Руслан скучал по мне? Он надеялся меня вернуть? Он, предавший, бросивший и разлюбивший?

Или все было не так однозначно с самого начала? Он оттолкнул меня, это очевидно. Но ради чего? Что это было — причина или следствие? Все эти годы мне казалось, что он просто поступил подло. Не он первый, не он последний! А что если рассмотреть ситуацию с другой стороны? Есть вероятность, что уже тогда с ним начало твориться что-то неладное. Он почувствовал это и решил, что мне лучше не участвовать в его борьбе.

Он защитил меня, потому что всегда это делал, всегда решал и свои, и мои проблемы. Уж не знаю, что ему в голову пришло, но он предпочел вот так заставить меня остаться в стороне.

— Придурок, — прошептала я, смахивая злые слезы. — Почему ты не сказал мне? Ты должен был сказать!

Да, это он всегда защищал меня. Но ведь не обязательно, чтобы все оставалось именно так! Разве он не понимал этого? Разве не видел, как сильно я его любила? Я не нуждалась в такой защите — при которой он остался совсем один наедине… с чем-то.

С чем-то, что в итоге оказалось намного сильнее его.

Письмо не могло дать мне новых ответов, поэтому я убрала его в сумку и продолжила поиск. Не время сейчас раскисать, я не для того сюда пришла! Я несколько раз быстро моргнула, чтобы ресницы вновь стали сухими, и продолжила осмотр стола.

Интересного там оказалось даже больше, чем я ожидала. Ирина Георгиевна была историком, поэтому понятно, что там были гравюры, факты о прошлом, выписанные ее рукой, свидетельства… Но один документ оказался особенно странным, не подходящим для ее статей и лекций.

Это был список людей, пропавших без вести. Не похищенных или убитых, а именно пропавших — в условиях, когда они пропасть не могли. Причем речь шла не только о последних годах или даже двадцатом веке. Ирина Георгиевна делала точкой отсчета совсем уж древние времена!

Легион римских солдат — исчез в пустыне, не нашли ни одного человека. Экипаж корабля, пересекавшего океан, — корабль обнаружили, но людей на нем больше не было. Одинокие путешественники. Семьи. Кто угодно! Объединяло их только одно: они будто растворялись в воздухе, и все последующие годы никто не мог решить эту загадку.

Не понимаю, зачем ей это? Руслан ведь не пропал! И, насколько мне известно, не пропадал никогда. По крайней мере, по той медицинской карте, которую мне передали в «Серебряном бору», вся его жизнь четко отслеживалась.

Ладно, ищем дальше…