Внутри

Прозвучало на удивление глупо, даже я, человек, далекий от медицины, это понимала. А Наташка и вовсе посмотрела на меня, как на умственно отсталого слоненка.

— Нет, Катя, оно не могло появиться само. Края раны четко указывают на это. Да, иногда кожа трескается, и ты уже знаешь, что такое пролежни. Но выглядит это совсем не так. Тут у него рваная рана.

— Так… А он мог нанести ее сам?

Наташка задумалась, но потом покачала головой.

— Нет. То есть, теоретически, это возможно, но маловероятно. Настолько маловероятно, что специалист вообще не примет это во внимание. Угол поражения, приложенная сила… Все указывает, что Руслана бил другой человек, но стоявший близко к нему и очень сильный.

Так, а вот это уже что-то!

— Наташ, посмотри на меня. Я вешу пятьдесят два килограмма. Если не веришь — вот весы, можем проверить. Спортом я, увы, давно уже не занимаюсь, ничего тяжелее сумки со вспышками и фотиком год как не поднимала. А теперь скажи мне, могла я его так приложить?

Все это время взгляд, направленный на меня, был насмешливо-покровительственным. В нем ясно читалось: да-да, Катя, продолжай болтать, что ты не била мужа, я-то все вижу! Но теперь в глазах Наташки впервые мелькнуло сомнение.

— Хм… Не знаю.

— А мне кажется, знаешь! — заявила я.

— Ты ничего от меня не скрываешь?

— Нет, говорю же!

Что у нас получалось в сухом остатке? Кто-то ударил Руслана, причем чем-то таким, что разнесло и кожу, и мышцы. Это сделал человек, обладающий силой и комплекцией Руслана — это как минимум! Но это не мог быть сам Руслан, потому что угол не совпадает.

Тупик.

— Чем его хотя бы ударили? — устало спросила я. — И нет, прежде, чем ты опять заведешь об этом речь, это была не я, и я не пытаюсь обмануть тебя!

Наташа не спешила с ответом. Она направила на Руслана яркую лампу, взяла со стола увеличительное стекло и принялась снова рассматривать рану. Как же мне хотелось сейчас получить ответ от самого Руслана, понять его! Но он молчал, и все теперь зависело от нас.

— Тут есть кусочки грязи, — наконец сказала Наташка. — Похоже, земли.

— Земли? Да ты издеваешься!

— Не в твоих интересах сейчас произносить это слово.

— Наташка, блин! Просто скажи мне, чем его ударили!

— Я не судмедэксперт и не могу точно определить орудие нападения.

— Но предположить ты хотя бы можешь?

— Могу, — кивнула она. — Но это предположение так нелепо, что я никак не могу его озвучить.

— Уж постарайся!

— Его ударили грязным топором с очень тупым лезвием. Настолько тупым, что само оно, может, и не повредило бы кожу через одежду, но удар был достаточной силы, чтобы остался такой вот рваный порез.

Это было не нелепое предположение. Это было дикое предположение. Но оно хотя бы исключало мою виновность!

— Наташ, ты ведь понимаешь, что даже если бы я была зла на него, даже если бы я сошла с ума, я бы набросилась на него с кухонным ножом или молотком, но никак не с заляпанным землей тупым топором! У меня его даже нет!

— Я знаю меньше твоего, — напомнила Наташка. — Но, черт… Завязывала бы ты с этим спектаклем благотворительности!

— В смысле?

— Понятно, что рано или поздно ты сдашься. Это не жизнь, и ты ему ничего не должна! Если разобраться, это он тебе должен. Но ты — хороший человек, поэтому ты не можешь просто взять и бросить его. А придется! Рано или поздно придется, и лучше рано.

— Просто помоги ему, хорошо?

— Катя…

— У тебя ведь рабочий день, правда?

У меня не было сил доказывать ей, что никакой это не спектакль и я не собираюсь ничего менять. Да, мне порой тяжело, очень тяжело, но уверенность в том, что я поступаю правильно, даже не пошатнулась. Я и так в последнее время слишком многим доказываю, что Руслан — не бешеная собака, которую остается только пристрелить! Хватит, надоело.

Я не могу тратить на это время и энергию, мне нужно понять, что с ним произошло. Думаю, порез как-то связан с теми синяками, и все вместе это безумно. Мы были в квартире вдвоем, никто не мог его ударить! Но кто-то ударил… и не один раз. Как мне это понять? А главное, как остановить? Мне не к кому было обратиться, некого просить о помощи!

Хотя свое дело Наташка сделала великолепно. Она промыла рану, вколола обезболивающее, зашила, забинтовала, объяснила мне, что делать дальше. Она была профессионалом, и все равно в ее взгляде читался упрек. Она не сомневалась в том, что мне нужно прекратить все прямо сейчас, отдать его куда следует и больше никогда не вспоминать об этом человеке. Мне даже разводиться с ним не придется, ведь очень скоро я стану вдовой!

Но есть ли хоть один расклад, при котором я смогу этого избежать? Раньше я боялась, что Руслана погубят в больнице. Однако теперь я понимала, что в больнице его просто не защитят. Там не будут присматриваться к его синякам, не станут волноваться за него, и если с ним случится что-то похуже этого пореза, никто не станет разбираться в его судьбе.

Вопрос скорее в том, справлюсь ли я со всем этим!