Внутри

Я поражаюсь, как легко внетелесный придурок меняет наши с Сэнди роли местами. Я думаю, что небезопасно называть, пусть и про себя, неизвестного вторженца внетелесным придурком и стараюсь усмирить неприязнь к нему. Я киваю головой.

– А если он откажется?

Я усмехаюсь.

– Он не откажется.

Словно только это и требовалось. На телефон Сэнди приходит сообщение – СМС, а не пищалка hooklove. Пишет Папочка, и пишет, что чемодан с деньгами находится на переднем сидении его коллекционного Роллс-Ройлса.

– Как нам теперь дальше жить? – тихо спрашивает Сэнди. – Даже наши мысли находятся в опасности…

Я пожимаю плечами и вновь обращаюсь ко внетелес… к неизвестному вторженцу, обращаюсь несколько минут, чтобы увеличить вероятность прочтения им моих мыслей. Мысленно прошу вторженца включить моей рукой радио в машине, если моя просьба будет им одобрена – или ударить меня по щеке, если у меня нет никаких прав просить его о чем бы то ни было. Все это время Сэнди смотрит на меня спокойно – но со неуловимым страхом в глазах, который по силам уловить только мне.

Сэнди смотрит мне в глаза, затем вздрагивает. Кто-то поет: "I am the voice inside your head you refuse to hear"⁹. Я облегченно вздыхаю и выключаю радио.

– Прости, включил случайно.

Затем тщательно прожевываю слова, перед тем, как их произнести:

– Я поеду к Папочке один.

– А я? Ты меня бросишь здесь одну? – спрашивает Сэнди, спрашивает и улыбается, сама улыбается собственному, столь глупому вопросу.

Я целую Сэнди в губы, целую как обычно долго, затем шепотом говорю:

– Сейчас сюда приедет такси. Тебя отвезут в аэропорт.

Сэнди непонимающе смотрит на меня, затем спрашивает:

– Ты подружился с этим…эээ…духом?

– Я налаживаю с ним контакт. – Произнося эту фразу вслух, я ощущаю какое-то хорошее чувство, что-то среднее между облегчением и надеждой.

И с этим чувством в душе молча обнимаю свою Сэнди, пока возле нашей машины не останавливается канареечного цвета такси.

Сэнди должна попасть в аэропорт. В Международный аэропорт Лос-Анджелес. Уверен, что если с неизвестным вторженцем удастся договориться, проблем с посадкой на рейс у нас не будет. Я мысленно прошу вторженца о сотрудничестве, пока прощаюсь с Сэнди. И прощаюсь с ней долго, говорю ей ободряющие, но пустые фразы, все мое нутро противится ее отъезду. Я молю неизвестного вторженца не вселяться в Сэнди, или в водителя такси, или в водителя встречной машины. Я хочу убедиться, что моя Сэнди будет в безопасности, но не знаю, как это сделать. Может, мы имеем дело с непостижимой сущностью, тогда требовать от нее руководствоваться общечеловеческой логикой поистине глупо. Я не знаю, ничего не знаю, я просто надеюсь, что с моей Сэнди будет все в порядке, иначе то, что я делаю, просто бессмысленно.

А что я делаю? Я еду к Папочке, в пригород Сан-Франциско, к его несчастным виноградникам. Еду долго, дорога кажется бесконечной. Папочкин особняк находится рядом с Дэйли Сити, что, разумеется, ближе, чем наш с Сэнди домик на Пасифик Хайтс – но рядом нет Сэнди, я не знаю, что с ней, в груди пустота, а в голове бардак. И дорога кажется бесконечно долгой. Бесконечно, бесконечно долгой…

Я хочу спать. Ночь подходит к концу, в гранатовое зарево окрашивается горизонт, все живое вокруг, кроме меня, конечно же, начинает пробуждается. Я еду по инерции, слушаю политическую ахинею, которую несет ведущая местной радиостанции. Я не выключаю радио в надежде, что тупость межполитических проблем, в которых, очевидно, виноваты все, кроме нас, разбудит во мне раздражительность, и заодно разбудит меня остального. Но я клюю носом. Как в тумане проношусь мимо Пескадеро, мимо Лобитоса, мимо Эль Гранады. Наверное, только боль за Сэнди не позволяет мне уткнуться головою в руль.

Скоро Дэйли Сити, подбадриваю я себя. Скоро будет Папочка с деньгами. Молю неизвестного вторженца о свободе от бреда, в который он меня втянул.

Спустя вязкие полчаса я оказываюсь у ворот Папочкиного особняка. Мордоворот в черном пиджаке узнает меня, ничего не говорит в свой наушник, просто открывает ворота. Я не удивляюсь этому, а радуюсь – шансы, что я избегу Папочкиного кряхтения составляют сейчас примерно сто процентов. Машину оставляю за воротами и несусь к коллекционному Роллс Ройсу. Нахожу чемодан на обтянутом блестящей кожей переднем сидении. Открываю чемодан и облегченно вздыхаю – там не Папочкины вонючие носки, а действительно деньги, и денег много. Сколько именно денег я не знаю, не пересчитываю, закрываю чемодан, беру его под мышку и иду обратно к своему Форд Фокусу. Киваю охраннику, тот никак не реагирует.

Я кладу чемодан в багажник, сажусь в машину и завожу мотор. Теперь мне нужно… найти… Ривьеру?

Но где?

Мой телефон звонит, едва этот вопрос оказывается в моей лишенной сна голове. Я поднимаю трубку:

– Да.

– Вези деньги на Герреро-стрит, это в Мишен Дистрикте.

Я узнаю голос женщины в латексе. Мне этот голос никогда не забыть. Я спрашиваю:

– Номер дома или какие-нибудь ориентиры?

Женщина в латексе загадочно смеется – и эта не та загадочность, которая интригует. Эта загадочность пугает.

– Через минуту ты поймешь.