Внутри

За ней явно следили. Фото сделано сбоку, в движении, да еще и вечером. Но даже в безфонарную ночь я узнаю серо-рыжие волосы, обрамляющие самое любимое лицо на свете.

Лицо моей Сэнди. Мое нутро вытягивается уже ставшей для меня привычной вибрирующей спиралью. От размера этой спирали должна разорваться голова Папочки, но она не разрывается, более того – в ней отсутствует даже намек на переживание, связанное с фактом, что ему, Генри Ашесу, придется продать в рабство собственную дочь.

Я должен во что бы то ни стало спасти Сэнди. Заставить ее покинуть Ривьеру.

Пока Торментус и Папочка… глупо обозначать отца Сэнди достаточно ироничным именем после всего того, что я о нем узнал…

Пока Торментус и Генри Ашес оговаривают условия похищения Сэнди, я решаю попасть в ее голову. Я должен знать, что с ней все в порядке. Я попытаюсь через поток восхитительных сознаний заставить ее уйти от Ривьеры. Я не думаю, что вторженец всегда пребывает в ней, но думаю, что он изменил модель ее мышления и, возможно, населил ее голову ложными воспоминаниями.

Хватит рассуждений и предположений. Я боюсь знать о чем она думает, и где-то в глубине души есть надежда, что в это время мыслями Сэнди управляет неизвестный вторженец.

Я покидаю пропахшие равнодушием к дочери мозги Ашеса и попадаю в голову к Сэнди.

Меня не выкидывает из головы! Да, была слабая вера в то, что мне все-таки удастся оказаться в ее голове, но во-первых, вера была слабой, а во-вторых, после того, что я почувствовал, невозможно не радоваться, что вера эта не оказалась напрасной. Ведь я никогда не думал о себе с горем, пропитанным теплыми воспоминаниями. Но благодаря мыслям Сэнди я эту возможность получаю.

Убедившись в самом главном, в сохранности любви ко мне, я перебираю другие мысли Сэнди. Мое сердце, если термин "сердце" применим по отношению к мертвецу, скачет в пляс, когда я убеждаюсь, что между моей Сэнди и Ривьерой ничего не было. Более того – все это время у Сэнди был хитроумный план. Она пыталась наладить отношения с Ривьерой, поскольку ему подчиняются некоторые мафиози, с которыми имел контакт еще не севший в тюрьму искусствовед Фостер – изначально именно его мы с Сэнди обвиняли во всем происходящем с нами абсурде. При общении с Ривьерой (я так рад, что это просто общение!) моя Сэнди выяснила, что для Фостера вопрос с поддельными картинами был настолько принципиален, что он приказал Марко, одному из подчиненных Ривьеры, во чтобы то ни стало избавиться от художницы и всех ее сообщников – за немалые деньги, разумеется. И пока Ривьера не знает, что Сэнди и есть та самая художница, она находится в безопасности. Моя гениальная Сэнди прячется от бандитов прямо перед их носом!

Я копаюсь в ее голове дальше (да, мне приятно копаться в такой умной голове!) и понимаю, что версию с вторжением духов в наши тела Сэнди полностью исключает. Ривьера рассказал ей, что официантка из китайского ресторана была куплена все тем же Марко. Официантка положила в наши с Сэнди блюда и блюдо Клэр безвкусную, и оттого нераспознаваемую смесь недавно изобретенных супергаллюциногеннов, заставляющих нас действовать по безумному сценарию, безумно гениальному сценарию, по которому мы логично убедили себя, что нашими телами кто-то управляет.

С позиции Сэнди все звучит логично. Однако, я – мертвец, я – дух, я мог бы управлять телами, если бы умел. Я понимаю, что эту версию вложил в голову Сэнди неизвестный вторженец, чтобы все происходящее казалось ей по-человечески рациональным, однако я понимаю, что кое-что вторженцу не под силу исправить в голове моей девочки – ее теплую память и обреченную любовь ко мне.

С этой мыслью я улыбаюсь, и улыбаюсь вполне себе по-человечески.

И с этой мыслью я теряю сознание…

Сновидіння і викрадення

– Привіт, як справи? Хочеш побачити батьків?

– Немає.

– Чому?

– Тому що я вже в Америці.

Заснуть в голове любимой… разве это не замечательно?

Но вот говорить на родном языке, честно говоря, не хочется. Ортодоксальные сны мне не нужны, я хочу видеть Ина. Незнакомая женщина продолжает спрашивать меня на украинском о моих родителях, я продолжаю ей отвечать и начинаю немного паниковать. Где Ин? И если подумать о нем, он появится?

Я думаю о нем, но он не появляется. Но появляется знакомое чувство – как и в прошлый сон, я воспринимаю окружающую пустоту как кладбище. Привычное для сна мироощущение успокаивает меня, только вот женщина никак не напоминает Ина и треплется на полузабытом мною языке.

– Ты Ин? – спрашиваю я у женщины.

Я смотрю на нее и ловлю себя на мысли, что я не могу ее описать. Это призрак, но призрак настолько блеклый, что никаких особых примет выделить нельзя.

– Я не розумію тебе, – отвечает женщина.

– Позови Ина, мне он нужен.

– Ти ж знаєш український, говори на ньому.

Меня осеняет.

– Ира? – Моя первая любовь, и по совместительству, первая девушка.

Она кивает, хотя мой вопрос, очевидно, ее обижает.

Пока я думаю, почему из всех моих знакомых появляется именно она, слышу вопрос:

– Ми на кладовищі?

– Да, мы на кладбище.