Внутри

Я просыпаюсь. Лежу в спальне, в полу – именно так, в полу, моя спина находится чуть ниже поверхности пола. Нет ни притяжения, ни невесомости. Технически, я вешу в воздухе, но если думать образно, то меня в полной мере можно считать лежачим.

Моя Сэнди ходит по комнате, и ходит быстро, можно даже сказать лихорадочно. Она говорит с кем-то по телефону. До меня долетают обрывки разговора:

– Я готова… Все будет хорошо… Не люблю банальных слов, но банальностью становятся и вечные вещи… Ха-ха-ха, да, это уже не банально… Я исправляюсь… Не волнуйся, деньги у нас есть, придумаем что-нибудь… Целую!

Я вижу раскрытый чемодан, в нем – гора из вещей, которая вряд ли позволит чемодану закрыться. Рваная серая накидка валяется на полу рядом с чемоданом, но небрежность Сэнди всегда была ее изяществом. Моя девочка переезжает, это очевидно, но куда? К Тае? В дом Генри Ашеса с его злосчастными виноградниками, который, за неимением других наследников, попадает в ее собственность?

Ответы на эти вопросы достаточно важны для меня, ради них можно не раз и не два пробираться в голову Сэнди, Таи или других людей, возможно имеющих отношение к переезду Сэнди… но я ни в чью голову не пробираюсь. После разговора с Ином я понял, что самое откровенное, что можно от него услышать, так это очередную тайну с претензией на раскрываемость в течение какого-то времени. В любой другой день я бы чувствовал ярость, вызванную необходимостью получить удовлетворяющие меня ответы, но ярости нет, есть только чувство – неопределенное, едкое, что-то похожее бывает у людей, они называют это апатией. Но у меня не апатия, мое чувство в разы хуже.

Кин не дает мне понять, что к чему, Ин делает то же самое, и во многом, их полные намеков фразы схожи друг с другом, и этот факт заставляет меня относиться к Ину и Кину, как к одному и тому же человеку. У меня уже нет уверенности в том, что Ин – на самом деле Ирвин Нортон Фингертипс, брат Таи. Его мотивы чересчур пространны, и объяснить их может только мой последний сон, в котором все те, в чьих душах я бывал достаточно долго для ассоциирования себя с их телами, разговаривали со мной, как с Ривьерой – не наркоманом с его лицом, а лже-Ашесом, работорговцем и насильником.

А верить в то, что я Ривьера, я не хочу.

Да, Олег Ривник, обращающийся ко мне, как к другому человеку – сильный довод в пользу того, что я Ривьера, как и тот довод, что все мои сны, даже с призраками и холодильником, являются не бредом моего сонного бессознательного, а продолжением моей реальности. Но Ин, с его слов, – бог моего мира снов, стало быть, ему не составит труда убедить меня в том, о чем я даже не в состоянии додуматься. Ин – бог, и я бессилен перед ним.

Сэнди поднимает серую накидку, кладет ее в чемодан и ногами трамбует гору из одежды и личных вещей.

Мое нутро уменьшается в размерах, даже будучи живым, я не чувствовал себя столь беспомощным, как сейчас.

И что мне теперь делать?

Передо мной открывается пустота, и я безо всяких мыслей ныряю в нее.

Я пребываю в этом вакууме неизвестно сколько времени. Здесь нет времени, ни пространства – есть только мое сознание, оторванное от всего, за что я привык цепляться. Ситуация совсем безвыходная – я понимаю, что я – это я, но кто я, Олег Ривник или Ривьера, я не знаю. Мне кажется, что это и есть смерть. Мое тело погребено под землей, моя физическая оболочка давно уничтожена. Теперь я в черной дыре, не значит ли это, что моей духовной оболочке приходит конец?

"Духи умирают, это очевидно. Ничто не вечно" – вспоминаю я слова Олега Ривника. Или это были мои собственные слова?

DevilGene, DevilGene, DevilGene

Эхо в вакууме невозможно – это говорят мои собственные мысли.

DevilGene, DevilGene, DevilGene

– Придурок, тебе сообщение! – другой голос внутри меня.

– От кого? – спрашивает мой голос.

– Ты кем себя считаешь?

– Я не знаю, кто я.

– А кем ты хочешь быть?

Как по наводке, в моей груди вспыхивает теплый храм, который я узрел при посещении тела Сэнди.

– Я хочу быть Олегом Ривником.

DevilGene, DevilGene, DevilGene

Следом приходит в голову разговор с Ривьерой, меня осеняет, и в эйфории от собственных догадок я покидаю пустоту.

Несколько соединенных друг с другом компьютеров окружают собой микроскоп. Под микроскопом находится пробирка – она раз в десять меньше самого микроскопа. В пробирке находится весь сохраненный эпителий – он в тысячу раз меньше самой пробирки. За одним из компьютеров, используя вместо стула пластиковую бочку, сидит хилый ученый в лабораторном халате. Нервно моргающие глаза прячутся под очками с широкой оправой – это может видеть любой человек. А то, что лабораторный халат скрывает под собой футболку с Губкой Бобом и, что важнее, ремень с подаренным Ривьерой автоматом, видят только мертвые люди, вроде меня.