Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии

Исключение произошло бы, если бы вы сами относились к Т-типу, но и тогда вы могли бы найти еще кого-то, кто был бы еще более ядовитым, чем вы.

Первым делом надо найти крайности Т и Н. От какого типа людей или ситуаций вы попадаете в состояние раздражения и истощения, а от какого — в состояние оживления и удовлетворения. Какие из них поставляют вам порцию яда, присыпанную сверху сахаром? Обратите внимание на вопросы, на советчиков, на сумасшедших водителей, на назойливые или усыпляющие голоса.

Когда-нибудь у вас появится уверенность, наблюдайте за каждым предложением, тоном голоса, манерами. Крайние случаи — заискивание, гримасничание.

Что заставляет вас чувствовать себя неудобно? Есть ли у вас компульсивное стремление отвечать на каждый вопрос?

Превосходная игра может быть разыграна близкими знакомыми. Наблюдайте и разбирайте в течение пары дней каждое предложение и все другие формы поведения. Когда-нибудь "замкнет", и вас никогда не оставит инстинкт предпочтения людей типа Н по отношению к Т.

Артур Шнитцлер сказал в своей работе "Парацельс": "Мы играем всегда, но лишь мудрые знают об этом".

Это правда. Мы часто должны играть роли, например, намеренно показать себя в лучшем свете, но компульсивное исполнение ролей при наличии манипулирования, которое заменяет честное самовыражение, может и должно быть преодолено, если вы хотите развиваться.

Крайние полосы исполнения роли — это признание и притворство. В первом случае вы пользуетесь ролью как способом проявить свою сущность. Вас поддерживает ваш опыт, неподдельность ощущений, чувствительность. Вы — тип.

В притворстве вы теряете такое самововлечение. Вы подделываете эмоции, которых нет, вы теряете уверенность в ваших способностях. Короче, вы — фальшивы.

С психиатрической точки зрения наиболее важными и интересными ролями являются интроектированные. Фрейд не различал интроекцию и овладение, которое является процессом обучения.

Интроект — это призрак. Некто овладевает пациентом и существует благодаря ему. Призрак, как и любой истинный интроект, является инородным телом в пациенте. Вместо того, чтобы существовать во внешней зоне, как человек, с которым можно столкнуться, он занимает большую часть средней зоны. Пациент, вместо того, чтобы осуществлять саморегуляцию, подстраивается к этой доминанте "фигура/фон", где контроль осуществляется науками и потребностями призрака. Он не может стать самим собой, пока призрак не будет изгнан.

Я обнаружил крайний случай существования призрака около 20 лет назад на конгрессе Американской психологической Ассоциации "Сан-Франциско". У одного из членов семинарской группы было мертвенно восковое лицо. Он выглядел как больной энцефалитом, но без симптомов повреждения красного ядра. Его поведение в целом и запах, исходящий от него, создавали, как мне казалось, атмосферу трупа. Я привык полагаться на мою собственную, часто неосторожную интуицию, и спросил его о любимом человеке, которого он потерял. И действительно, имела место внезапная смерть, которая не была оплакана — пользуясь превосходной терминологией Фрейда — ни слез, ни прощаний, но, по правде говоря, по своим чертам характера, манерам, способам мышления это был труп.

Я натолкнул его на призрак, он мобилизовал свою печаль, простился со всем этим. Мы не могли, конечно, за одно занятие закончить это оплакивание, достигнуть полного завершения, иссушить симптом. Но он оживлен, хотя и не стал полностью живым. Его щеки утратили восковой вид, хотя еще не приобрели здорового цвета, а его походка стала более пластичной, хотя он еще не был готов танцевать.

Среди психологов, посещавших эту группу, был Вильсон ван Дазен — экзистенциалист. Он предложил поехать на западное побережье и проделать кое-какую работу в государственной больнице в Менце. Я принял это предложение. Я хотел покинуть Майами. Марта отклонила мое предложение пожениться. Я был слишком стар. Она не отказывалась от идеи замужества, но не хотела мифических гарантий для ее детей.

Я снял квартиру в Сан-Франциско. Двое моих приспешников последовали за мной. В противном случае я не смог бы иметь большую практику. Я работал в больнице и забыл о поездке за сотни миль через восхитительную страну Красного дерева. Здесь я увлекся Паулем, психиатром, который любил заниматься земледелием и воспитывать детей. Я полагаю, что у него их сейчас уже одиннадцать. Мы сыграли целый ряд волнующих шахматных партий.

Вначале я был близок к Вильсону. Мы уважали друг друга. Я любил его детей, часто ночевал в его доме, время от времени я ездил на заднем сиденье его мотоцикла. В молодости я сам имел два мотоцикла, но заднее сиденье в моем возрасте (мне было около 65-ти) ощущалось как-то совершенно иначе. Вначале я боялся и был в напряжении, но вскоре я смог расслабиться и наслаждаться ездой. Однажды его жена что-то бросила мне и разбила наручные часы.

Во время работы в больнице я ознакомился с ЛСД и довольно часто отправлялся в путешествие, не осознавая, что мало-мальски становлюсь параноидальным и раздражительным.