Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии

На следующий день я просыпаюсь со сновидением: моя семья, на переднем плане — Грета, сестра, которую я любил, стоящие вокруг моей могилы просят меня вернуться к жизни. Я напрягаюсь, я тянусь, делаю страшные усилия и достигаю цели. Медленно-медленно я возвращаюсь к жизни, желаю, хотя и не очень желаю, вернуться в смерть, смерть, которая так желательна в ужасах войны.

Я уже добился успеха в закаливании и снижении своей чувствительности, но два раза я почти видел смерть в лицо.

Первый — во время атаки десантно-диверсионного отряда. Они карабкались из траншеи в траншею после того, как газовое облако покрывало линии противника. Они были вооружены длинными эластичными молотками, которыми они убивали и били любого, кто еще показывал признаки жизни. Я так никогда и не узнал, делали ли они это, чтобы сохранить боеприпасы, боясь привлечь внимание, или из садистских побуждений.

Другой раз встреча со смертью произошла случайно. Утром мы проверяли наши противогазы с помощью слезоточивого газа. Они казались в хорошем состоянии. Той же ночью мы провели газовую атаку. Последняя проверка стальных бутылок. Метеоролог проверяет скорость, устойчивость, направление ветра.

Проходил час за часом. Я не слишком напряжен, сидя в блиндаже и читая утонченную литературу. Наконец, метеорологические условия, по-видимому, прекрасны. Открыть клапаны! Желтое облако стелется по направлению к траншеям. Потом внезапное завихрение. Ветер изменил направление. Траншеи лежат по зигзагу. Газ идет в наши траншеи. И мы действительно погружаемся в него, а противогазы у многих испорчены. И многие получают отравление от легкого до сильного, а я единственный медик, и у меня только четыре кислородных баллона, и каждый должен вырывать баллон, чтобы улучшить положение другого солдата.

Не раз я порывался сорвать маску со своего вспотевшего лица. В 1914 году, когда разразилась война, я уже обучался медицине. Осматривающий меня врач сказал: "Годен для земляных работ", что было даже ниже, чем "годен в запас". Я очень сильно сутулился и имел капельное сердце, удлиненное маленькое сердце. Мне трудно было выдерживать нагрузки в спорте, и я предпочитал все виды спорта общему балансу сил.

У меня не было намерения стать и кровавым героем. Поэтому я добровольно вступил в Красный Крест, чтобы быть полезным по другую сторону боевой линии. Большую часть времени я оставался в Берлине, продолжая занятия. Четырехнедельного путешествия в Монс на границе с Бельгией мне хватило с лихвой, и я отправился восвояси. Только я не подозревал, что это было подсудным делом, поскольку в моем представлении Красный Крест был полуприватной организацией. Когда меня схватили, я, хромая по-дилетантски, притворился, что у меня болит нога. Меня послали к профессору Шлейчу, которым я восхищался как одним из тех, кто интересовался психосоматической медициной еще до Гроддека. Он сделал мне внутрибрюшную инъекцию, которая была столь болезненной, что я страстно возжелал выздороветь.

Мы отправились в Монс в очень медленном поезде, который всегда должен ждать, пропуская фронтовые войска и снаряжение. Нет еды. Я был слишком истощен и уснул так глубоко, что мне потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться, когда меня разбудили. Это было жутко. Я уставился на них, — на стены вагона — полная деперсонализация, отсутствие любого ощущения или значения.

В Монсе я дежурил на станции, раздавал кофе и другие закуски для погрузки в вагоны раненым, возвращающимся с фронта. Когда я хотел дать воды раненым и страдающим британским Томми, немецкие раненые не позволили мне. Я впервые ощутил вкус и шок бесчеловечности войны.

Одна бельгийская девочка очень полюбила меня и бросила вызов презрению соседей. Она была пылкой и всегда оправдывала меня.

В то же время я достаточно хорошо говорил по-французски и выступал в качестве переводчика, особенно позднее, в армии.

В 1916 году фронты были заморожены. Все больше и больше людей призовут на военную службу. У меня был друг. Прямо сейчас я не помню его имени. Фамилия была Кнопф. Позднее я расскажу о нем подробнее. Мы решили идти добровольцами в армию до того, как нас призовут на службу. Он выбрал бригаду снабжения и был убит случайно. Я выбрал батальон, который работал с цеппелинами, дирижаблями, которые, в действительности, играли в войне ничтожную роль.

Сержант моего взвода скорее любил меня. Я производил на него впечатление тем, что был студентом медицинского факультета. "В любом случае долго здесь оставаться вы не можете. Вас нужно перевести в медицинский корпус". Но еще большее впечатление я производил умением стрелять. Когда капитан производил инспекцию, он ставил меня к стенду для стрельбы. По правде сказать в положении лежа с поддержкой я стрелял хорошо, но в положении стоя у меня не было устойчивости.