Внутри сосуда. История о скрытых возможностях мозга и чудесах нейропластичности

Его принесла еще на прошлой неделе тетка примерно пятидесяти пяти лет. Она тогда влетела в кабинет, чуть не вынеся дверь. Полная, шумно дышащая, на толстых ногах, с огромным бюстом, некрасивым и недовольным лицом. Она с порога стала кричать, что в этой стране все жулики, что вместо помощи ее чуть не убили, что к ней в карман залезли врачи скорой, к ней – бедняжке, пока она лежала с гипертоническим кризом.

Роман обстоятельно опросил потерпевшую. Из разговора стало понятно, что она отказалась ехать в больницу, в которую ее собралась везти бригада, и предложила две тысячи рублей, чтобы ее отвезли в другую. Фельдшер ее предупредил, что нет никакой гарантии, что она попадет туда, куда хочет, и что их могут развернуть. Это, собственно, и произошло.

В приемном отделении стационара врачи не нашли критической патологии, оправдывающей госпитализацию, и пациентка была отправлена домой на амбулаторное лечение.

Роман встречался и с этим фельдшером – сорокалетним мужиком, замученным тяжелейшей работой, которую никакому врагу не пожелаешь. С одной стороны, он видит смерть, боль, страх. С другой – сотрудники министерства просят новые отчеты, бланки, надо каждый свой шажок отразить в целой кипе бумаг. И за все это полагается нищенская зарплата. Все разговоры с голубого экрана про повышение зарплат и всяческие преференции – наглое вранье.

И вот этот мужик сидел перед ним, сгорбившись и смотря в пол. На нем были темно-серая куртка с оттянутыми карманами, старые джинсы и драные ботинки. Дома его ждали жена и двое детей. «Да, этот фельдшер взял деньги. Но его дети тоже хотят есть и быть одетыми к школе. – Роман смотрел на него и сочувствовал. – Если будет суд, то этого несчастного мужика могут закрыть года на два-три и лишить права заниматься медицинской деятельностью. Потерпевшая, эта озлобленная тетка, совершенно определенно просто хочет кого-то наказать. И не потому, что у нее обостренное чувство справедливости, а просто ей в жизни больше нечем заняться».

Роман собирался как-то замять это дело: потерять кое-что, заменить кое-какие бумаги и все потихоньку спустить на самотек. Теперь же выясняется, что кто-то позвонил Пете, и поступить так не удастся.

– Так что, Роман Викторович, вы так и будете в своих мыслях витать? Может, о пенсии мечтаете? – сказал Быков с плохо скрываемой насмешкой.

– Петр Алексеевич, работа ведется. Я просто не уверен в успехе этого дела. Ему пока невозможно дать ход: ни свидетелей, ни съемки передачи денег – пока ничего.

– Так, Роман Викторович, не изображайте из себя юную принцессу. Документов нет? Нарисуйте. На следующей неделе дело должно быть передано в прокуратуру. Больше об этом говорить не будем.

– Так точно, Петр Алексеевич, не будем, – буркнул Роман.

* * *

Он вернулся к себе в кабинет, где его ждала кипа неразобранных бумаг. Подошел к шкафу, достал чашку, насыпал кофе из пакетика и поставил кипятиться электрический чайник, который стоял на маленькой тумбочке в углу кабинета. Внезапно ему стало нехорошо: затошнило, немного закружилась голова. «Может, я съел чего на завтрак? Да нет, то же, что и всегда». У него перехватило дыхание. Головокружение усилилось. Внутри все сдавило, и накрывало все больше и больше. Он не мог вдохнуть. Повалился на стоявший позади него стул с бумагами. Они с грохотом слетели на пол, а за ними и сам Роман. Пот выступил на всем теле. «Ну, все. Это, наверное, конец… Господи, я брошу курить, буду бегать по утрам, не буду больше пить, только дай мне еще один шанс». Неведомая сила сжимала все его тело. Невыносимо сильно заболела голова, руки онемели. Роман сделал судорожный вдох. Стены вокруг затряслись, закружились, и в глазах начало быстро темнеть. Он даже не успел испугаться, как погрузился в черноту…

– Рома! Рома, ты что? Эй, друг, очнись!

Голос звучал как будто из-под толщи воды. Роман приоткрыл глаза. Сделал вдох. Потом еще один. Давление во всем теле начало пропадать. Он попытался повернуть голову, но не смог. Из-за слабости. Чувствовал себя так, будто пробежал много километров без воды и отдыха, будто организм в один момент постарел на двадцать лет. Он попробовал опереться на правую руку, чтобы приподняться, но у него не получилось: она совсем не слушалась его. Он принялся растирать ее левой рукой. И тут с ужасом понял, что не чувствует прикосновений. Как будто справа лежит кусок мягкой, холодной, липкой плоти, ему не принадлежащей. Он стал ощупывать грудь, ноги. «Слава богу, их я чувствую». Окончательно он пришел в себя после удара по щеке.

– Ромка, ты чего? Не надо так пугать.

Леха из соседнего отдела сидел перед ним на коленях и уже собирался двинуть ему по другой щеке.

– Все, все! Я в норме. Леха, дай воды.

– Вот, держи. Рома, ты адски напугал меня. Я услышал шум, вбежал, а ты лежишь, и глаза закатились. Вон штаны мокрые: обмочился. Да у тебя сердечный приступ, может, или инсульт? Давай я скорую вызову?