Внутри, вовне

В такой компании Питер Куот любил их задирать, принимая уайлдовскую позу откровенно безнравственного охотника за удовольствиями, уставшего от политики и цинично отзывающегося о любой идеологии, эти словопрения у бассейна в «Саду Аллаха» продолжались часами. Морри и его остроумная жена, да еще подружка Лессера по имени Шугар Гансфрид из кожи вон лезли, чтобы обратить Питера в свою коммунистическую веру. Они с самым серьезным видом играли ему старые пластинки тети Фейги. В тридцатые годы все выпускники Колумбийского университета наизусть знали эти заезженные марксистские доводы и контрдоводы, если им это было интересно. Я в этих спорах обычно не участвовал, но Питер в них воистину блистал. В конце концов Морри обычно совершенно терял самообладание, когда Питер не оставлял камня на камне от его аргументации.

— Заткнись, говорю! — орал он на Питера. — Ты невежественный щенок! Закрой хлебало!

Голос Морри повышался до тонкого сопрано, а лицо наливалось кровью. После этого мы с Питером уходили в наш коттедж и до упаду хохотали.

Но настал день, когда Морри отомстил. Как-то нам в коттедж позвонил некий Фокерти, который говорил с легким европейским акцентом. Он сказал, что он режиссер, который прослышал, что мы живем в «Саду Аллаха». По его словам, у него была идея для фильма. Студии не терпелось этот фильм поставить, но ему нужны были сценаристы; и кто-то ему сказал, что мы талантливые начинающие писатели, только что из Колумбийского университета, настоящие авторы программы Николаса Нидворакиса. Фокерти договорился встретиться с нами для первого знакомства в одном баре в Беверли-Хиллс и сказал, что приведет с собою, как он выразился, «трех актрисочек» — для компании. Актрисочки! На эту приманку мы с Питером сразу же клюнули. Питер был далеко от своей секретарши, и в предвкушении встречи с актрисочками он чуть не танцевал по коттеджу. Мы пришли в положенный бар, но Фокерти не появился. На следующий день он позвонил, чем-то оправдался и назначил новое свидание. Мы клюнули снова. Так повторилось несколько раз. Соль розыгрыша была в том, что мы не раз жаловались на этого таинственного Фокерти в присутствии Морри и наших дам. А Фокерти на самом деле был Морри Эбботом.

Он даже дал нам однажды поговорить с «актрисочками». Они сказали, что помирают от желания с нами познакомиться. Однако на следующий день Шугар Гансфрид и Моррина жена слишком настырно выпытывали у нас, насколько естественно звучали голоса актрисочек, и мы что-то заподозрили. Когда на следующий вечер, около полуночи, «Фокерти» позвонил снова, Питер долго занимал его разговором и держал у телефона, а я тем временем прокрался в темноте к коттеджу Морри и сквозь дверь слышал, как «Фокерти» беседовал по телефону с Питером, а обе женщины хихикали. Мы с Питером не выдали им, что нам все известно, а позволяли «Фокерти» все звонить и звонить, пока Морри это не надоело. И потом эта история — особенно то, как мы жаждали встретиться с «актрисочками», — долго служила поводом для шуток.

* * *

Но при всем при том в Голливуде нам было удивительно хорошо. Это была не жизнь, а сон, который и кончился так быстро, как положено снам. Недели через три после нашего прибытия в Голливуд меня утром разбудил телефонный звонок (Питер в то утро ни свет ни заря отправился на урок тенниса, и я был в коттедже один).

— Алло! — сказал я сонно.

— Алло! Это Бойд. Голдхендлера уволили.

Вот и вся недолга. Продюсер раздумал ставить этот фильм. Для нас это известие было как обухом по голове. Раньше Бойд нам сказал, что Голдхендлер получил контракт на тринадцать недель. Но на самом деде контракт с ним заключили всего на три недели, с возможностью его продления еще на десять недель. Голдхендлер не мог записать свою блестящую импровизацию на бумаге, поэтому он начал сочинять что-то другое; если учесть, сколько ему за это платили, продюсер отнюдь не был вне себя от радости. Морри Эббота увольнение Голдхендлера нисколько не обеспокоило.

— Да ведь любая здешняя студия «короля реприз» с руками оторвет! — уверял он нас. — У них тут людей, которые умеют писать смешно, — раз, два и обчелся. От заказчиков отбоя не будет.

На следующий вечер Голдхендлер с женой заглянул к нам в коттедж по пути в «Китайский кинотеатр», где должна была состояться премьера нового фильма с Джоан Кроуфорд. О том, что ему не продлили контракт, шеф даже не упомянул, он говорил только о текстах для Нидворакиса, и оба они явно хотели покрасоваться своими туалетами. Миссис Голдхендлер сообщила, что «Джоан» пригласила их на вечеринку после премьеры. На Голдхендлере был белый смокинг, а на его жене — новое вечернее платье с нашитыми золотыми цехинами. Они ушли, сопровождаемые нашими комплиментами. Через два часа они вернулись и забарабанили в дверь.

— Мы помираем от голода! — заревел Голдхендлер. — В этой корчме есть что-нибудь поесть?