Внутри, вовне

Как я мог с этим спорить? Это была стандартная хемингуэевско-миллеевская ситуация. Бобби Уэбб слетела ко мне из страны фей, чтобы насладиться вместе со мною мимолетным волшебством. А теперь она улетит, паря в лунных лучах, и навсегда останется в моей памяти эфирной плясуньей категории «А», которая недолгое время меня любила, а потом растворилась в чудодейственном тумане. Так это мне и раньше представлялось, а теперь уже была назначена разумная дата расставания. Мне только что-то не нравится техасский землеустроитель и эти нефтяные магнаты, которые будут развлекать мою Бобби в Амарилло. Но — чему быть, того не миновать.

— Послушай, ведь до пятнадцатого июня еще целая вечность, — сказал я.

Бобби по-матерински потрепала меня по щеке.

— Именно так давай и будем об этом думать, — сказала она.

Отвезя ее домой, я пошел обратно в «Апрельский дом» пешком вдоль Центрального парка, преисполненный понедельничной неудовлетворенностью. Когда мы ехали в такси, нас тянуло друг к другу, но Бобби старательно отстранялась. Ну что ж, думал я, она небось намеренно делает вид, что охладевает ко мне, и так оно и должно быть: это — одно из условий игры.

Глава 74 Сладкие горести

Толпа запрудила весь тротуар перед магазином «Бергдорф Гудмен». Когда я протолкался к витрине, первое, что я увидел, была Бобби — ростом не больше фута: она улыбалась и махала мне рукой. Это был новый способ показа в витринах летних платьев — фокус, совершаемый при помощи сложной системы зеркал и линз, в результате чего красивые девушки представали перед зрителями в уменьшенном масштабе. Миниатюрная Бобби поманила меня пальцем, и я вошел в магазин. С задней стороны витрины меня встретила Бобби в натуральную величину: она была раскрашена как кукла, глаза у нее блестели, и ее стройная фигурка в легком платье возбуждала пронзительную радость и напоминала о наших объятиях.

— Ну что, удивлен?

— Просто глазам не верю.

Бобби объяснила, что она нашла себе эту работу на неделю, на дневные часы: дело нехитрое, а платят хорошо.

— Ну, а теперь можешь возвращаться к своей пишущей машинке. Мне казалось, что тебе этот трюк понравится.

— Еще бы! Ты очаровательна!

— Правда? Ну, если так, то что ты делаешь сегодня вечером? Может, встретимся?

— Заметано!

— При одном условии.

— Все, что хочешь!

— Помнишь, как ты мне каждый день посылал цветы? Так вот, ты купишь мне цветок.

— Хоть сотню!

— Нет, только один. Гардению. Как раньше.

И она упорхнула обратно в витрину.

Но то был вторник — где же, вы спросите, был Питер Куот? А он уехал в Массачусетс подыскать себе жилье на лето на острове Мартас-Винъярд. Так что в нашем распоряжении была вся ночь, а не какое-то куцее время до двух часов. В полночь Бобби позвонила у двери, и мы унеслись на луну на легких крылах любви.

Потом мы вышли на улицу и умяли в ночном ресторане по огромному омарьему хвосту дяди Йегуды. А под занавес мы прокатились в открытой пролетке по Центральному парку. Когда мы проезжали мимо Иглы Клеопатры, я подумал, что за все века, с тех пор как были начертаны эти иероглифы, никто не был так счастлив, как мы двое в этот момент.

Когда мы прощались у ее двери, Бобби отдала мне помятую гардению.

— На память, — сказала она. — На память об этой нашей ночи.

* * *

А теперь позвольте мне рассказать про дядю Йегуду и омарьи хвосты.

Наш дальний родственник, дядя Хаскель Гудкинд, давным-давно эмигрировавший в Южную Африку, был в Кейптауне королем кулинарной «мерзости». Уже много лет он писал папе письма, уговаривая его начать импорт омарьих хвостов из Южной Африки в Соединенные Штаты. Раньше все эти хвосты уминала Западная Европа, но в годы кризиса этот рынок оскудел. Однако папа был слишком занят своей «Голубой мечтой». Но за предложение Хаскеля ухватился дядя Йегуда, все еще не распродавший свой запас Библий в переплетах из дерева «шитим». На его счастье, как раз в это время какая-то эпизоотия поразила омаров у побережья штата Мэн. Поставки омаров из Мэна прекратились, и дядя Йегуда обнаружил, что южноафриканские омары превратились в золотое дно — и деньги потекли рекой. Так что теперь вам понятно, почему тетя Роза явилась на свадьбу Ли в таких роскошных нарядах: обычно, как только у дяди Йегуды появлялись деньги, он напяливал их на Розины плечи.