Внутри, вовне

Как странно устроен человек: умение «Зейде» замечательно разбираться в тонких правовых хитросплетениях Талмуда нисколько не мешало ему некритически принимать на веру оптимистические заверения дяди Велвела о том, что он вот-вот полностью восторжествует над всеми своими супостатами. «Зейде», казалось, питался воздухом и посылал дяде Велвелу каждый доллар, находивший путь к нему в карман — в виде вознаграждения за свадебные и похоронные службы, за оформление разводов и за изучение Талмуда с молодыми раввинами, а также деньги, полученные от папы на еду или на новую одежду. У «Зейде» высшим принципом, которому подчинялся даже его острый ум, была привязанность к своей семье. Что ж, у людей бывают и менее простительные слабости.

* * *

После того как Бобби мне позвонила, я, чуть ли не в первый раз за последний месяц с лишним, хорошо спал ночью — и проспал девять часов без просыпу. Тогда я не понял почему. Но теперь мне все ясно как день. Моя бессонница объяснялась не только тем, что я страдал из-за разлуки с Бобби, но и тем, что было уязвлено мое самолюбие. Единого намека Бобби на то, что хорошо бы нам прокатиться верхом, оказалось достаточно, чтобы рана, нанесенная моему самолюбию, излечилась, как по мановению волшебной палочки. Последующие ночи я тоже спал как убитый. Я снова переехал в «Апрельский дом», но и там продолжал нормально спать.

Как-то, когда я вернулся после поездки верхом в Центральном парке, Питер меня спросил:

— Ты родился в марте?

— Да, а что?

— Звонила Бобби, просила поздравить тебя с днем рождения.

Это было первого апреля. Я понял, что она имела в виду. Судя по гримасе, которую скорчил Питер, он тоже понял. Через несколько дней я получил по почте бандероль, в которой была книга — сборник стихов Эдны Сент-Винсент Миллей «Второе апреля», с надписью: «И. Д. Г. с наилучшими пожеланиями ко дню рождения от Б. В. У.». Я подумал, что не ответить было бы невежливо. Написав и порвав несколько благодарственных записок, я поднял трубку и позвонил Бобби. Как давно я не слышал этого скрежета лифта и хлопанья двери! У меня заныло сердце.

— Алло, кто это?

Голос звучал приглушенно и слабо и закончился приступом кашля.

— Бобби, в чем дело?

— А, это ты! Привет! — она снова закашлялась. — Прости. У меня воспаление легких.

— Боже мой, Бобби! Это серьезно?

— Нет, мне уже лучше. Надеюсь на будущей неделе выйти на работу. А ты небось хотел бы, чтоб я померла? — спросила она с горечью в голосе.

— Милая Бобби, — сказал я, намеренно употребив давнее свое обращение, которое после долгого неупотребления звучало теперь немного со скрипом, — спасибо за книгу.

— А, за это? Не стоит! — снова приступ кашля. — Послушай, Срулик, здесь в вестибюле ужасный сквозняк. Мне, пожалуй, лучше вернуться в постель, а то, не дай Бог, снова разболеюсь.

— Бобби, позвони мне, когда поправишься, ладно? И, может, поужинаем вместе в «Золотом роге»?

— Это будет чудесно! — она снова закашлялась, поспешно распрощалась и повесила трубку.

Глава 80 Вот Куот, а вот порог

— Ну вот, это все решает! — объявил Питер, врываясь в комнату и размахивая в одной руке письмом, а в другой — теннисной ракеткой; затем он дал мне письмо. — Я ухожу! Сейчас же!

Это было письмо из издательства; там, правда, не было никаких обещаний напечатать «Материнское молоко» — задуманный Питером роман, из которого пока была написана только первая глава, — но в письме говорилось, что если продолжение окажется таким же многообещающим, как начало, то можно будет рассмотреть вопрос о публикации. Многочисленные поклонники Питера Куота, вероятно, удивятся, как это они никогда не слыхивали об этом произведении; но дело в том, что в окончательном варианте роман «Материнское молоко» был отвергнут девятнадцатью издательствами, и у Питера хватило ума, чтобы и потом никогда не пытаться его опубликовать.

Это была юношеская попытка, в основу которой легли воспоминания о летних каникулах, которые Питер провел в Мексике. Главная героиня — сорокалетняя учительница из Миннесоты — во время поездки по Мексике знакомится со студентом-старшекурсником, проводящим каникулы в Тахо де Аларкон, и очень быстро из чопорной ханжи превращается в ненасытную нимфоманку, вроде героини фильма «Глубокое горло». Питер с самого начала нашел свою тему. Однако в романе было множество длиннот, да и вообще в этой книге он обогнал свое время. Тогда еще даже «Улисс» был только-только разрешен к печати и считался ужасно непристойной книгой. Смешная сцена в публичном доме в Тихуане, завершающая роман «Сара лишается невинности», взята, в переработанном виде, именно из «Материнского молока», где это — самое лучшее место. Не таков Питер Куот, чтобы дать своему удачному отрывку пропасть без толку.

Короче говоря, в ту же субботу Питер уложил чемоданы и уехал в Мэн: у доктора Куота там была дача, где Питер надеялся в тишине и покое закончить «Материнское молоко». Так завершилось наше с ним творческое сотрудничество и совместное житье.