Внутри, вовне

По словам Велвела, Земля обетованная манила его, как она должна манить каждого еврея. Кроме того, его старый друг из Минска делал в Палестине большие деньги на выращивании апельсинов, и он хотел, чтобы Велвел приехал к нему и стал его компаньоном и управляющим на плантации. Помимо денег на проезд от Латвии до Палестины, Велвел хотел также, чтобы папа одолжил ему две тысячи долларов на покупку доли в апельсиновой плантации. Папа с мамой долго об этом спорили, поэтому я хорошо запомнил, сколько именно Велвелу нужно было денег. Загнанный в угол, папа решил ему в этом отказать, потому что у него самого ветер свистел в кармане пуще, чем у Велвела. Как раз незадолго до того папа послал большую сумму «Зейде» на проезд в Америку вместе с его дочерью Фейгой: это были деньги не только на билеты, но еще и на взятки советским служащим, которые оформляли ему и Фейге заграничные паспорта и выездные визы.

Так что папа написал дяде Велвелу, чтобы тот на него не рассчитывал. Велвел ответил, что в таком случае он подает заявление в Общество помощи еврейской эмиграции с просьбой о займе для переселения с семьей в Америку, и он попросил папу прислать ему подписанное им обязательство — разумеется, это чистая формальность, — гарантирующее, что Велвел и его семья не будут претендовать в Америке на социальные пособия. После этого папа сразу же пошел и взял в банке еще один заем и отправил Велвелу все деньги, необходимые для переезда в Палестину.

Так что теперь вы имеете представление о том, какие заботы иссушали папу.

* * *

А с другой стороны, если прачечная процветала и давала доход, то почему папа не платил себе из него более высокое жалованье, которое помогло бы ему выдюжить все эти расходы? Да, действительно, прачечная приносила теперь гораздо больше дохода. Но не забудьте, что Бродовский и Гросс были равными партнерами. Это означало, что каждый раз, когда папа делал себе прибавку к жалованью, они тоже получали точно такую же прибавку.

И это еще не все. Торговец мылом мистер Корнфельдер был крепкий орешек. Он и мистер Уортингтон не сумели убедить папу расстаться с компаньонами, но они наложили вето на повышение им жалованья, так что одновременно и папино жалованье тоже оказалось замороженным. В конце концов папа, отчаявшись, взбунтовался, и мистер Корнфельдер сказал:

— Ладно, мистер Гудкинд, будь по-вашему: если вам хочется содержать этих двух олухов, воля ваша. Но ведь деньги на это идут из моего кармана и из кармана мистера Уортингтона, коль скоро мы вложили в дело свои деньги. Значит, мы должны получать столько же, сколько получают ваши компаньоны, от которых проку как от козла молока.

Против этого папа, конечно, ничего не мог возразить. Строительство нового здания шло полным ходом, и если бы в такой момент Корнфельдер и Уортингтон изъяли свои деньги, это был бы полный крах. Пути назад, к маленькой прачечной, уже не было. И с этого дня каждый доллар, на который папа повышал себе жалованье, обходился прачечной еще в четыре доллара — на прибавку Корнфельдеру, Уортингтону, Бродовскому и Гроссу. И эту лямку папа тянул до самой своей смерти.

Мама с папой нередко до первых петухов засиживались на кухне, проверяя счета, подсчитывая расходы и пытаясь понять, почему у них хронически не хватает денег. Мама внушала папе, что он заслуживает более высокого жалованья, а папа устало напоминал, какую он тянет лямку. Мама на это отвечала каким-нибудь ободряющим вопросом, например:

— Так почему ты уступил Корнфельдеру, почему?

Я, как сейчас, вижу их за кухонным столом, склонившихся над счетами и расходными книгами. Папа что-то пишет и складывает какие-то цифры на обороте балансового отчета, а мама, вздыхая, повторяет афоризм, который был в ходу у русских евреев:

— Да, Алекс, счет сходится, а денег кот наплакал.

Я уж лучше не буду описывать, какой взгляд папа бросал на маму, когда она выдавала этот перл галутной мудрости.

Кстати, Бродовский с самого начала с пеной у рга возражал против того, чтобы строить новое большое здание: этот проект он называл не иначе, как «пагубой». Бродовскому подпевал и Гросс, который доказывал что, коль скоро крахмал дорожает, переходить на утюжение рубашек конвейерным способом очень рискованно. На одном полуночном совещании в нашей квартире Бродовский торжественно объявил, что они с Гроссом решили голосовать против этой пагубы; стало быть, их было двое против одного. Бродовский тут же предложил поставить предложение на голосование, чтобы решить вопрос раз и навсегда. Я не спал, а они так громко кричали, что мне в спальне все было слышно. И я помню, как папа ответил:

— Ладно: я выкупаю ваши доли. Ваша цена!

Для меня, лежавшего в темноте, это был звездный час. Наконец-то, наконец-то папа решился свалить со своих плеч этих недотеп! Я знал, что ради того, чтобы папа отделался от своих компаньонов, денежные тузы Корнфельдер и Уортингтон готовы будут выложить любые деньги. Однако после долгой паузы Бродовский нерешительно сказал:

— Мне надо посоветоваться с женой.