Во дни Пушкина. Том 2

Александра Осиповна проходила своей черной полосой. Закутавшись в теплую шаль, она лежала в своем будуаре на отоманке. Угрюмо смотрели в сумерках вечера ее огромные, черные, теперь сердитые глаза. На коврике валялся какой-то французский роман, из которого выпала полученная от Жуковского записочка: «Му-му-му-у-у-у… – писал ей знаменитый поэт. – Это бык ревет. Хрю-хрю-хрю-хрю! Это свинья хрюкает. Бык + свинья = В.А. Жуковский, статский советник и кавалер разных орденов. Эта арифметическая выкладка следует из того, что В.А. Жуковский по сию пору еще не собрался написать вам, милая из милых, умная из умных и прелестная из прелестных Александра Иосифовна…» И в этом тоне шло все длинное письмо от действительного статского, украшенного разными орденами, бычка к двадцатилетней красавице-фрейлине…

Из передней слабо донесся звонок. Она нахмурила брови и решила: отказать. Но когда из-за двери послышался голос лакея, который докладывал, что В.А. Жуковский и А.С. Пушкин желают видеть Александру Осиповну, она отвечала: «Проси!», встав, оправилась перед огромным трюмо и, сделав веселое лицо, вышла в свою голубую гостиную. Гости весело приветствовали красавицу. И не успела она усадить их, как лакей доложил о приходе А.В. Никитенко, который недавно был представлен Александре Осиповне и уже читал ей отрывки из своего романа «Леон или идеализм». Воронежский хохлик – Пушкин прозвал его «осленком» – отменно раскланялся со всеми. Она окончательно овладела собой, и разговор сразу запорхал в том шутливом духе, который почему-то прочно установился в этой гостиной.

– Вам я особенно рада, Александр Васильевич, – сказала она Никитенке. – Все эти вылощенные петербуржцы давно надоели мне, а вы так напоминаете мне нашу милую Малороссию… Я говорила ведь вам, что я тоже хохлачка?

Никитенко утвердительно склонил голову, но «хохлачка» все же несколько смутила его.

– Да, я родилась в милой Малороссии, господа, – продолжала она. – И воспитывалась на галушках и варениках… И как ни люблю я Петербург, все же я никак не могу забыть ни милых степей наших, ни тех звездных ночей, ни крика перепелов на заре, ни журавлей на крышах, ни песен малороссийских бурлаков по дорогам…

Никитенко не знал, куда глаза девать: спутать пестрого аиста, лелеку, бузька, с журавлем и бурлака с чумаком это все же для хохлачки немножко много!.. Но он смолчал. Зато Василий Андреевич, весь сияние, весь сладость неописанная, вкрадчивым голоском своим подхватил:

– Раз вы так тоскуете по вашей действительно очаровательной Малороссии, то я как-нибудь доставлю вам удовольствие познакомиться с одним из ваших земляков, некиим г. Гоголем-Яновским, который недавно так удачно выступил под именем Панька Рудого с повестями из малороссийской жизни…

– Как же, читала! – воскликнула она. – И вы его знаете?

– Он был у меня на днях с рекомендательным письмом, и я направил его к Плетневу, чтобы тот пристроил его куда-нибудь: он, по-видимому, очень нуждается…

– Но у него положительный талант! – воскликнула Александра Осиповна. – Конечно, его надо приласкать и поставить на ноги!

– Приласкайте лучше меня, Донна-Соль! – сказал Пушкин.

– Вы не стоите этого. Вы – mauvais sujet… – с притворной строгостью отозвалась красавица. – А каков он из себя? Симпатичный?

Жуковский в нерешительности вытянул свои мягкие, добродушные губы.

– Я что-то не раскусил его, по правде сказать, – сказал он, колеблясь. – Сутулый такой, с длинным носом и точно все высматривает что-то, и точно чего-то не договаривает… Очень странный господин. Я Рудого Панька представлял себе совсем иначе…

– Ну все равно: приведите его ко мне обязательно!

– Вам нет надобности повторять ваших приказаний, всегдашняя принцесса сердца моего!..

– Ну, раз мы опять въехали в литературу, – засмеялся Пушкин, – то я должен непременно познакомить вас с самым русским стихом, который был когда-либо написан со времени всемирного потопа… Его откопал в какой-то элегии князь Вяземский… Вы только послушайте… Герой, обращаясь к своей возлюбленной, ей заявляет:

Все неприятности по службе
С тобой, мой друг, я забывал!

И он раскатился…

– Жуковский, как? Ведь перл?.. А вот я около вас, жестокая, никак не могу забыть ни единой неприятности по службе! – бросил он красавице.

– Ну, идите лучше к Олениной, а то, еще лучше, к Лизе голенькой!

Так звали в свете Элизу Хитрово.

– Не желаю!.. Кстати: вы «Пророка» пробовали? Как?

– Замечательно! – сразу зарделась хозяйка. – Кто автор? Глинка? Я угадала?

– Нет, не Глинка…