Во дни Пушкина. Том 2

– Боюсь, не боюсь, а… призадумаешься… – вздохнул гость. – Несчастливы мы что-то, Пушкины, в этих делах… Возьми нашу пушкинскую линию, по отцу: прадед мой, Александр Петрович, был женат на меньшой дочери графа Головина – он умер в припадке сумасшествия, зарезав предварительно свою молодую жену, находившуюся в родах. Дед, опять же по отцовской линии, был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую связь ее с французом-учителем, которого он весьма феодально повесил у себя на черном дворе. Второй женой его была Чичерина. Однажды он велел ей одеваться и ехать с ним куда-то в гости, несмотря на то, что бабушка была на сносях. Отказаться она не посмела, поехала, но в дороге начались роды и она так в карете и разродилась от бремени, – кажется, моим отцом, – и ее привезли домой полумертвую, и положили на постель, разряженную и в бриллиантах… Еще лучше обстоит дело по линии Ганибалов, по материнской. Как тебе известно, прадед мой был меньшим сыном князя Абиссинского и восьми лет вместе с другими знатными мальчиками был отвезен в качестве заложника в Константинополь. Его сестренка, которая была чуть постарше его, с горя бросилась в море и утонула, а он попал в сераль султана, а оттуда в Россию. При Петре… ну, впрочем, его историю при Петре ты и так знаешь. А после смерти Петра он был в немилости и был сослан в Сибирь с поручением… измерить китайскую стену… Когда на престол взошла Елизавета, он написал ей из Сибири евангельские слова: «Помяни мя, егда приидеши во царствие твое…» Елизавета тотчас призвала его ко двору… И он в семейной жизни был так же несчастлив, как и прадед Пушкин. Первая жена его, красавица-гречанка, родила ему белую дочь. Он развелся с ней, принудил ее постричься в Тихвинском монастыре, и дочь ее, Поликсену, оставил при себе, отлично воспитал ее, дал богатое приданое, но никогда не пускал ее к себе на глаза. Затем – дед, Осип Абрамович. Настоящее имя его было, собственно, Януарий, но прабабушка моя, родом шведка, никак не соглашалась звать его так: это было для нее слишком трудно. «Шорни шорт – жаловалась она всем – телаить мне шорна репьят и дает им шертовск имья…» Характер деда был совсем африканский, а легкомыслие – русское. Представив фальшивое свидетельство о смерти жены, он женился на другой. Бабушка принуждена была подать просьбу на имя царицы. Новый брак деда был объявлен недействительным, бабушке была возвращена ее трехлетняя дочь, а дед был послан служить в черноморский флот. И тридцать лет они жили розно. Дед умер потом в своей псковской деревне от последствий невоздержанной жизни, а одиннадцать лет спустя умерла и бабушка, там же, в Михайловском. Так теперь рядышком и лежат они в Святогорском монастыре… Как видишь, пример предков научает меня некоторой осторожности… Но что там говорить!.. Словами ничего не поможешь… Спой мне что-нибудь на счастье, Таня, – вдруг проговорил он. – Слышала, я женюсь?..

– Как не слышать? Слышала, – гортанным, цыганским говорком своим отвечала та. – Дай вам Бог счастья, Александр Сергеич!

И она чуть дрогнула губами: у нее самой был «предмет» и крепко они один другого любили; но приехала из деревни жена-разлучница и увезла его… Таня очень тосковала по нем. И по-цыгански захотелось и ей вылить-выплакать горе в песне…

Оля протянула ей звонкую, изукрашенную пестрыми лентами гитару. Перебирая струны, Таня подумала и вдруг грудным, теплым голосом с характерным цыганским подвывом запела старую застольную песню:

Матушка, что во поле пыльно?

И спохватилась: не следовало бы петь ему эту песню теперь, не к добру она считается!.. Но и оборвать было уже неловко… И под рокот и стоны гитары Таня еще теплее, еще задушевнее продолжала:

Сударыня, что во поле пыльно?
Дитятко, кони разыгрались,
Свет мое милое, кони разыгрались…

Грустно лилась старая песня и бередила души… И вдруг Пушкин обеими руками схватился за свою кудрявую голову и – затрясся. Нащокин сорвался с дивана и бросился к другу.

– Что с тобой, Пушкин? А?.. Пушкин… Но говори же!..

– Всю душу она мне этой песней перевернула, – воскликнул Пушкин, подымая к ним мокрое лицо. – Какая тоска!.. Нет, не быть добру… Но le vin est tiré, il faut bien le boire[38], хотя бы только для того, чтобы покончить с этим проклятым висеньем в воздухе…

– Это я все, дура, наделала, – сумрачно сказала Таня. – Ты не сердись, милый Александр Сергеич… Я думала угодить тебе…

– Что ты, Танек?.. Спасибо тебе от всего сердца… Напротив… Это просто… так… нагорело много… Ну, ничего. Завтра у меня мальчишник, Воиныч, смотри, приезжай!..

– Ну, разумеется…

– А теперь прощайте! – взволнованно сказал он, вставая, в голосе его что-то тепло дрогнуло, и с печальной усмешкой он прибавил: – Не поминайте лихом!

Обе цыганки нахмурились и замахали на него руками.