Во имя Ишмаэля

Весь район провонял «Макдоналдсом». Это был сладковатый запах пережаренных булочек, в которых слишком много сахара, отчетливый душок свинины — такой, как бывает у недокопченной колбасы, — очень близкий к тому, как воняет застарелая моча общественных уборных. Это было единственное освещенное место на бульваре, не считая желтых и синих огней видеосалона «Блокбастер». В «Макдоналдсе» сидели одни дети. И негры. Дети откусывали еду большими кусками и пережевывали, рты их были запачканы желтым соусом; одновременно руками они нажимали на кнопки сотовых телефонов, тупо уставившись в экраны. Или перебирали мелодии звонков. До чего же это бесит! Негры сидели группами по нескольку человек и, напротив, тихо переговаривались, поглядывая по сторонам. Все негры принялись рассматривать Лопеса, когда тот вошел. Они больше не разговаривали. Он взял только картофель фри и «кока-колу». «Кока» была слишком разбавлена водой и переполнена кусочками льда; сделав глоток, он с отвращением отставил ее в сторону; от нее пахло каким-то моющим средством. Картофель оказался холодным, поджаренным только по краям, внутри он был мучнистым и белесым. На бумажной салфетке Лопес прочитал рекламу — как выиграть поездку на Кубу. Кукла, изображавшая Рональда Макдоналда с огромным желтым задом, стояла к нему спиной. Охранник даже не заметил Лопеса, он также не смотрел на негров, а следил за манипуляциями с сотовыми телефонами, на лихорадочно движущиеся руки детей. У какого-то усталого филиппинца прямо на блестящий пол свисала сопля. Снаружи курили. Лопес отодвинул прочь и картошку тоже, вышел на улицу и, завернувшись в непромокаемую куртку, направился к видеосалону «Блокбастер».

«Блокбастер» вызывал отвращение.

Новые кассеты: Альмадовар, Брюс Уиллис, Эд Нортон, Николас Кейдж. Всякий раз, когда распахивалась входная дверь, из салона тянуло невыносимым жаром и доносился раздражающий голос какой-то блондинки, говорившей с экранов трех телевизоров, подвешенных к потолку. Никаких кассет.

Китайский ресторан в нижнем этаже его дома был закрыт. Уже слышен был шум поливальной машины где-то вдалеке — вероятно, она стояла за углом. Он сунул руки в карманы, поискал ключи, открыл дверь в подъезд. Потом передумал.

Он пошел пешком по эстакаде мимо управления на улице Рипамонти: огромный пустой мост над железной дорогой. Свернул направо, в темную улочку, где воняло мочой и гнилью. В конце улицы орали какие-то люди. Все они были очень молоды; однако Лопес прошел мимо, не глядя на них. Он протиснулся сквозь толпу, добрался до первого вышибалы — коренастого типа с эспаньолкой, метиса в мятом красном берете на голове, — и вошел. Это был клуб «Магадзини Дженерали», все вышибалы хорошо знали Лопеса, знали, что он — полицейский, важная шишка, — и свободно его пропускали. «Магадзини Дженерали» был одним из самых посещаемых местечек в городе. В нем устраивали концерты, вечеринки, презентации — по три миллиона за вечер. «Там полно девок», — говорили Лопесу, когда он рассказывал, что побывал в «Магадзини». Он садился у края площадки, на которой танцевали обезличенные приглушенным светом, неодушевленные тела молодых и бывших молодых людей, — возле самой стойки бара, увешанной белыми лампами, где толпились, разговаривая оживленно и лихорадочно, специалисты по рекламе и маркетингу, люди, работавшие с Интернетом и в области связей с общественностью… Лопес смотрел на них и не видел. Он сидел на высоком, узком, неустойчивом стуле со стаканом в руке — там было налито что-то вроде коктейля «Куба либре» со льдом, иногда замирал взглядом на этих самых кусочках льда, оглушенный музыкой, грохотом низких частот, звуками, которые распирали грудь изнутри. Так он проводил часа два. Почти никогда он не подцеплял тут женщину, хотя бы потому, что здесь были в основном девчонки, а не женщины; присутствовавшие женщины же почти все занимались либо рекламой, либо пиаром, а Лопесу не нравились женщины, которые занимаются рекламой и пиаром.

Иногда он принимал наркотики.