Во имя истины и добродетели

С тех-то пор и зачастили в дом к Сократу афиняне, испрашивая у него совета в разных житейских делах; Сократ же рад был услужить согражданам и, исполняя просьбу афинян, мирил соседей, братьев и родителей с детьми, давал советы о выборе друзей и подходящих каждому занятий, беседовал на рынке, в лесхе и гимнасии на темы о политике и важности телесных упражнений. И оттого, что был Сократ со всеми добр, покладист и как никто другой умел развеселить людей неожиданной шуткой, с большой охотой вступали с ним в беседы и знатные и бедняки, и не было в Афинах человека, который бы не знал философа Сократа или не слыхал о нем.

Глава третья АФИНСКИЙ МАРСИЙ

Человек должен из себя развить, в себе найти, понять то, что составляет его назначение, его цель, конечную цель мира, он должен собою дойти до истины — вот мета, которой Сократ достигает во всем.

А. И. Герцен

повторяя природу отца, Софрониска, стал Сократ с годами лысеть, тучнеть и летам к сорока благодаря своей лысине, выступающему животу и массивному шишковатому лбу, словно надвинутому на выпученные глаза, своим мясистым губам и короткому вздернутому носу, уподобился при своей низкорослости силену[55] Марсию, кого художники изображают козлоногим уродом, так истово дующим в дудку, что щеки у него готовы лопнуть от натуги. Но не только обликом напоминал Сократ мифического Марсия, но и воздействием на собеседников силой своих речей, ибо завораживали они людей не меньше, чем флейта Марсия.

И, обманутые внешностью Сократа, бывало, не раз потешались над ним заезжие чужеземцы, а сириец Зопир, физиогном[56] и маг, по первому взгляду определил его как человека ограниченного и к тому же склонного к пороку, за что и был осмеян учениками Сократа. Сократ же сказал: «Да, именно таким я и был, Зопир: знаний ограниченных, а страстей безграничных. Но, видят боги, с помощью разума мне удалось обуздать свои пороки».

И, уязвленный славой афинского Марсия, пришел к нему юный отпрыск славного рода Солонов[57], Критий, учившийся у софистов философии и риторике, и, желая возвыситься в глазах афинян ниспровержением Сократа, спросил, найдя его с друзьями сидящим в тени смоковницы:

— Слышал я, будто Сократ внушает всем и каждому, что есть только одно благо — знание и одно только зло — невежество. Так ли это?

И Сократ сказал, жестом усадивши Крития напротив, на траву:

— Именно так, почтенный Критий.

— Значит ли это, почтенный Сократ, что причина всякого зла есть незнание?

— Точнее было бы сказать, что причина зла кроется в незнании.

— Пусть так. Тогда ответь, можно ли считать невеждами Писистратидов[58], Гиппия с Гиппархом? Ведь, унаследовав власть отца, они совершили не одно кровавое злодеяние…

— А разве Критий сомневается в невежестве Писистратидов?

И Критий сказал, насмешливо блести глазами:

— Не только не сомневаюсь, Сократ, но даже уверен, что уж в чем, в чем, а в невежестве их упрекнуть никто не сможет: ведь они правили Афинами семнадцать лет!

— Важно не сколько, а как править, Критий. А правили они, злодействуя, как сам ты только что признал, за что и поплатились: одного афиняне убили, а другого изгнали…

— Как же ты, Сократ, не понимаешь, что злодейство Гиппия и Гиппарха было разумным! Иначе с ними самими еще раньше расправились бы их противники! В чем же невежество Писистратидов? — И вновь у Крития глаза блеснули насмешкой.

Сократ же спросил:

— Скажи мне, Критий, назовем ли мы правителем того, кто носит скипетр, или того, кто правит умело?

— Того, кто правит умело, конечно.

— А не кажется ли тебе, что «править умело» — это значит благодетельствовать подданным своим, а не себе?

— Именно так…

— Можем ли мы тогда назвать невеждой правителя, не разумеющего этой истины?

— Как же еще его назвать?

— Но ведь Гиппий и Гиппарх как раз и не считались с этой истиной! Притесняя афинян, они обогащали себя и родных своих. Именно это и вызвало недовольство народа, на что Писистратиды ответили казнями и конфискацией имущества в свою пользу. Не вправе ли мы сказать теперь, Критий, что Гиппия и Гиппарха сгубило их невежество?

И Критий сказал задумчиво:

— Клянусь Гераклом, ты прав, Сократ!

Но, признавши правоту Сократа на словах, не признал ее Критий в душе, ибо смолоду был болен честолюбием и за место за столом у власти готов был заплатить любой ценой. Разум же его сказал ему: «Умен Сократ и мудр, и овладевший Сократовой мудростью быстрее достигнет цели, чем одним своим умом». И, следуя зову рассудка, пристал к ученикам Сократа Критий, учась у афинского Марсия искусству риторства и спора. Но едва проворный разум Крития схватил подход Сократа к сложению ораторских речей и к поискам истины в споре, возжаждал он в глазах сограждан помериться при случае умом с самим учителем. И когда Сократ, беседуя с друзьями все о той же справедливости, сказал: